Зеленцов, остановившись, растерянно оглянулся на капитана.
— У меня тоже есть одно желание — сказал Сайд, — Разрешите мне командовать расстрелом! Я человек военный. Справлюсь не хуже вас. Право!
Абдул-Вагаб, одобрительно улыбнувшись, погладил пышные усы.
— Молчать! — крикнул Сафонов, побагровев. Он вынул из деревянной кобуры маузер. — Взвод! Смирно!
Солдаты вытянулись, держа карабины «к ноге».
— Приготовиться! — прозвучала команда. Солдаты подчинились.
Уллубий вглядывался в их лица и отчетливо видел, что во всем взводе не найдется ни одного человека, которому была бы до душе его палаческая роль. Все были растерянны, хмуро отводили в сторону глаза. Не так уж трудно было понять, что творится на душе у каждого из этих темных, забитых, подневольных людей. Подчиняясь внезапному порыву, Уллубий привычным жестом выбросил вперед правую руку, громко и отчетливо произнес:
— Солдаты! Мы не обвиняем вас в своей смерти! Мы хорошо знаем, что вы лишь исполнители злой воли. Но мы уверены, что недалек тот день, когда дула винтовок, глядящих сейчас в наши глаза, будут направлены на тех, кто приказал вам совершить это гнусное преступление!
…Он не ошибся. Спустя полгода части 11-й армии вместе с дагестанскими партизанскими отрядами изгнали врагов и навеки установили в Дагестане Советскую власть. А спустя еще некоторое время участники расстрела предстали перед судом военного трибунала и получили заслуженную кару. Они и рассказали о героических последних минутах легендарной пятерки.
Уллубий, конечно, не мог знать, что спустя неделю после этого трагического дня бакинская большевистская газета «Пролетарий» будет писать о нем: «…Буйнакский — это заря Дагестана, тот, кто принес в эти голые и песчаные горы великое учение коммунизма, великий путь человеческого освобождения…»
Если бы он знал, что на этом самом месте, в степи, у самой железной дороги благодарный народ поставит его бронзовый бюст и за полвека миллионы советских людей увидят его из окон проносящихся мимо вагонов.
Если бы он мог знать, что бывшая столица Дагестана Темир-Хан-Шура станет городом Буйнакском и на одной из его улиц будет стоять памятник ему, Уллубию Буйнакскому.
Если бы он мог знать, что на главной площади новой столицы Дагестана Махачкалы будет воздвигнут величественный бронзовый монумент, изображающий их, членов подпольного обкома, и что у подножия этого монумента всегда будут лежать живые цветы.
Если бы он мог знать, что его имя будут носить колхозы, совхозы, школы, улицы. Что ученые напишут о нем научные труды, писатели — книги, композиторы — песни, что художники будут лепить его скульптурные изображения, рисовать его портреты. Что на сценах театров тысячи его потомков увидят его живой образ…
Если бы…
…Строй солдат дрогнул и зашевелился.
— Взвод! — хрипло скомандовал Сафонов, подняв высоко над головой свой маузер. — Пли!
Прогремел неровный, беспорядочный залп. Отдалось далеко в горах гулкое эхо. Поднялись над степью клубы белого дыма, потянуло горьким, тухлым запахом пороха. Пронеслись над землей, тревожно щебеча на разные голоса, перепуганные птицы.
И вот все стихло. Рассеялись клубы дыма. Растерянно теснились, опустив карабины к ногам, солдаты. А перед ними… перед ними уже никого не было.
Земля приняла героев в свои объятия. Безжизненные тела их утонули в высокой траве.
— Доктор! — крикнул Сафонов. — Проверьте! Пожилой военный врач, склонившись над трупами, сказал:
— Один еще жив, господин капитан! Если я не ошибаюсь, это главарь!
Сафонов метнул на солдат гневный взгляд. У него мелькнуло подозрение, что не случайно в живых остался именно Буйнакский. Не иначе, каждый из солдат норовил целиться не в него, а в кого-нибудь другого, или, может быть, у того, кто метил в Уллубия, в последний момент дрогнула рука.
— Хорунжий! — приказал Сафонов. — Возьмите у солдата карабин и добейте его!
Зеленцов решил обойтись без карабина. Вынув из кобуры пистолет, он деловито зашагал к простертым на земле телам расстрелянных.
Уллубий лежал на спине, прижав руку к простреленной груди. Сквозь пальцы сочилась алая кровь. Он хрипло дышал и, как видно, был еще в сознании.
— Господин капитан! — сказал, склонившись над ним, хорунжий, — Может, не стоит? По-моему, он и так ужо того… Готов…
— Не рассуждать! — заорал Сафонов. — Извольте точно выполнять приказ!