Уллубий достал из своего чемодана газету и бережно развернул ее. Это был номер большевистской «Правды» с ленинскими Апрельскими тезисами.
Гарун взял газетный лист и медленно, словно стараясь поглубже вникнуть в каждое слово, стал читать вслух ленинский текст. Все плотно обступили Гаруна, стараясь собственными глазами увидеть строки, написанные Лениным.
Уллубий, успевший уже не раз проштудировать Апрельские тезисы, исчеркав их многочисленными пометками и восклицательными знаками, отошел к сидящим в стороне Ажав и Тату.
— Устала, мама? — нежно обратился он к Ажав. — Шла бы себе спать. А то мы тут о скучных материях толкуем.
— Что ты, сынок! Мне тоже интересно. Знал бы ты, чего только не плетут в городе про большевиков. Говорят, что они и жен общими делают, и молиться не разрешают. И насильно свинину есть заставят…
— Это алимы нарочно такие слухи распускают. Хотят народ против большевиков настроить, — сказала Тату.
— Верно, Тату! Молодец! — похвалил ее Уллубий. — Так всем и говори. И подругам своим в гимназии, и всем прочим, кто будет возводить напраслину на большевиков. Объясняй людям правду, открывай им глаза!
Уллубий был рад, что Тату слушает его с таким вниманием. Во-первых, думал он, будет и в самом деле неплохо, если Тату у себя в гимназии начнет исподволь открывать молодежи глаза на истинное положение дел. А во-вторых… Во-вторых, ему было приятно сознавать, что эта прелестная девушка, уже занявшая прочное место в его сердце, становится его единомышленницей, настоящим и верным товарищем.
— Да, друзья мои! — воскликнул Гарун, закончив чтение статьи. — Это совершенно новая программа действий. И какая смелая программа! Но в наших условиях ее не так-то просто будет осуществить. У нас многие твердят: «Во имя светлых идеалов социализма война до победного конца!» Если уж люди, называющие себя социалистами, говорят такое…
— В Петербурге то же самое, — возразил ему Уллубий. — И там немало людей, искренне верящих в идеалы социализма, стоят за продолжение войны с Германией. Поэтому-то Ленин и ставит перед нами, большевиками, задачу: завоевать большинство в Советах, чтобы взять власть в свои руки. Поэтому-то он и выдвинул лозунг «Никакой поддержки Временному правительству!». А что касается наших местных условий… Что ж, надо работать, друзья… Послать надежных товарищей в аулы. А главное — мы должны создать крепкое большевистское ядро на заводах: на кожевенном, на консервном…
— Трудно, Уллубий… Ох, трудно будет, — вздохнул Гарун. — Вот у меня как раз с собой последний номер газеты «Джамиятул-исламие»[14]. Послушай-ка, что они пишут.
Он достал из кармана сложенный вчетверо газетный листок, развернул, нашел нужное место и прочитал:
— «Шариат не велит захватывать чужие земли. Это грубое насилие. Виновные в нарушении законов будут строго наказаны…» И так из номера в номер. Что на это ответишь? Власть шариата сильна… В сознании наших крестьян прочно засело: отобрать чужое — значит пойти на грабеж. А за это аллах накажет. Строго накажет. И аллах, и закон…
— А надо так прямо и говорить: да, мы отбираем насильно, но отбираем награбленное. И возвращаем законным владельцам то, что богачи в свое время отняли у трудового народа…
Уллубий говорил не горячась, взвешивая каждое слово. Он славился среди друзей тем, что никогда, ни при каких обстоятельствах не повышал голоса. Даже в Москве на студенческих сходках, когда все только и делали, что старались перекричать друг друга, он говорил всегда тихо, сдержанно, неторопливо. Но этот ровный, спокойный голос часто заглушал самых отчаянных крикунов и спорщиков. Иные шутники подтрунивали над Уллубием: мы, дескать, думали, что кавказцы — люди темпераментные… А он только усмехался в ответ. Горячему накалу страстей он решительно предпочитал холодную логику. Но сила его логики была такова, что мало кто отваживался с ним спорить.
Вот и сейчас, стоило Уллубию заговорить, как Гарун тотчас же почувствовал себя в плену его неотразимых логических доводов.
Уллубий увлекся и говорил бы еще долго, но, кинув взгляд на женщин, решил, что пора сворачивать этот разговор.
— Ладно, друзья! Хватит на сегодня! Все равно в один вечер мы всех дел не обсудим и всех вопросов не решим…
Подойдя к окну, Уллубий взял с подоконника толстую потрепанную книгу. Это был Рубакии — «О самообразовании». Эту книгу он когда-то подарил Тэту. Вот и надпись: «Тату! Да поможет вам эта книга выработать цельное и благородное миросозерцание».