— Прочла? — спросил он, подойдя к Тату с книгой в руках. — Признайся, небось скучно было до смерти? Проклинала меня, что такую скучищу прислал вместо увлекательного романа?
— Ой, что ты, сынок! — поспешила за Тату ответить Ажав. — Ночей не спала, пока до конца не дочитала! И другую книгу, ту, что ты зимой прислал, тоже от корки до корки прочла! Она у меня читает прямо запоем…
— Вы, когда уедете, еще мне книг пришлите, — попросила Тату. — Хорошо?
— А я никуда теперь не уеду, — сказал Уллубий.
— Вот хорошо! — непроизвольно вырвалось у Тату. Она смутилась и, чтобы скрыть это, озабоченно спросила: — А как же будет с книгами?
— Не беспокойся, — ответил Уллубий. — Хорошие книги я для тебя и здесь достану.
Гарун вновь подошел к роялю и взял несколько низких аккордов. Басы зарокотали, словно раскаты далекого грома.
— Погоди, Гарун! — обернулся к нему Уллубий. — Помнишь, в Москве на одной нашей студенческой вечеринке ты играл что-то похожее? Ну-ка сыграй. Прошу тебя.
Гарун охотно сел за рояль, и грозная, торжественная, бурная и печальная мелодия возникла под его пальцами.
Звуки росли, ширились. Мелодия набирала все большую и большую силу. Казалось, все стихии разгулялись: грохочет гром, сверкает молния. Вздымаются и рушатся с грохотом могучие волны океанского прибоя.
Тряхнув густой шевелюрой, Гарун наклонил голову, словно бы стараясь устоять перед поднятой им самим грозной бурей, победить ее. И вот уже стихия сдается, идет на попятный, уступает могучей воле человека. Звуки замирают, становятся умиротворенными, ласковыми. Рассеялись тучи в небе. Блеснул золотой луч солнца. Улеглись, утихомирились волны морского прибоя. Тишина, покой царят кругом… И Гарун уже больше не встряхивает шевелюрой, не наклоняет широкий лоб навстречу грозе. Запрокинув голову назад, полузакрыв глаза, он медленно качает головой, словно говоря: «Нет, нет! Не может быть на свете сейчас тишины и покоя!»
Все были захвачены музыкой. Ажав, Зумруд и Тату замерли, словно мелодия, возникшая под пальцами Гаруна, околдовала их. Солтан-Саид мрачно смотрел на пламя, бьющееся под тонким закоптившимся стеклом керосиновой лампы. Хаджи-Омар сидел, подперев ладонями щеки. Улыбка блуждала на его губах.
Уллубий слушал, закрыв глаза. Он всегда слушал музыку с закрытыми глазами: мелодия будила в его воображении целый мир зрительных образов. Взгляд Тату остановился на погрустневшем, задумчивом лице Уллубия, и он тотчас же почувствовал этот взгляд, будто горячий солнечный луч вдруг ожег его своим прикосновением.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В начале сентября в Темир-Хан-Шуре обычно еще стоит жара. Лишь к вечеру с гор спускается влажный прохладный воздух, обдавая выжженные за день солнцем поля и сады ароматом альпийских цветов и трав. И люди, истомленные зноем, вылезают из своих жилищ, чтобы надышаться вдоволь этой упоительной вечерней прохладой.
Весь день Уллубий просидел над статьей для журнала «Танг-Чолпан». Посвященная кризису Временного правительства, она содержала злую, резкую критику так называемого Предпарламента. «Пресловутый Предпарламент, — писал Уллубий, — неизбежно будет заниматься лишь пустословием и тем самым обманывать народ…»
Уллубий работал с увлечением: ему нравилось подыскивать точные, ясные, убедительные слова, находить простые и доходчивые примеры. Он стремился быть предельно логичным, предельно доказательным. Время шло незаметно. И когда повеяло вечерней прохладой, он с удивлением обнаружил, что работа еще в самом разгаре. «Ничего не поделаешь, — подумал Уллубий, — придется отложить». На вечер у него намечались совсем другие дела: по решению бюро он должен был отправиться в аул Доргели и провести там собрание; а по пути заехать в Параул, чтобы повидать больного дядю Дадава и других родственников.
Отложив в сторону незаконченную статью, он вышел на улицу. Прежде чем двинуться в путь, надо было заглянуть к Каирмагоме. Это был надежный товарищ Уллубия, всегда выручавший его во всех затруднительных случаях. Сейчас Уллубий рассчитывал одолжить у него верховую лошадь, чтобы дотемна успеть добраться в Доргели.
От окраины города, где неподалеку от кожевенного завода они с Гаруном и Солтан-Саидом снимали жилье, до дома Каирмагомы путь был неблизкий. А тут еще на пути произошла небольшая заминка. Подходя к гостинице «Марс», Уллубий увидел весело улюлюкающую толпу народа. Люди хохотали до упаду, указывая пальцами на невиданное зрелище: по улице бежала собака, к хвосту которой была привязана пустая консервная банка. А на спине у бедного животного красовались… погоны. Да, да! Самые настоящие золотые офицерские погоны.