— Телеграммой! Телеграммой!
Не сразу до одиннадцатилетнего Уллубия дошел смысл этого гимназического бунта. Прошло довольно много времени, пока он разобрался, что к чему. Зато уж когда разобрался, все сомнения, которые томили его в те незабываемые дни, рассеялись. Теперь уж он точно знал, на чьей стороне правда, кому сочувствовать, за кого болеть душой.
Помог ему сориентироваться в этой сложной обстановке один парнишка, с которым он сразу же сблизился. Звали его Сайд. Сайд Халилов. Уллубий очень обрадовался, встретив здесь, в Ставрополе, земляка-дагестанца.
Он был старше Уллубия на три года и, соответственно, на три класса. В отличие от Уллубия, по-русски говорил почти свободно. Высокий, стройный, с густой шевелюрой, с темными, сросшимися на переносице бровями, Сайд выглядел совсем взрослым юношей. Он был сыном аварца из дагестанского аула Хубар, переехавшего на жительство в Карачаево. Мать Сайда была карачаевка.
Вскоре Уллубий узнал, что в разных классах гимназии учатся и другие дагестанцы. С некоторыми из них он тоже подружился. Особенно крепко сдружился он со старшеклассником Саидом Габиевым, впоследствии видным дагестанским революционером. Такие же тесные отношения возникли у него и с другим старшеклассником — Абусаидом Эльдарушевым. Абусаид, как и Уллубий, был кумыком, его родной аул Кафыр-Кумух был в двух шагах от Муселемаула и аула Гели, где жили родственники Уллубия. С Абусаидом Уллубий всегда вместе ездил на каникулы домой. Часто они гостили друг у друга.
И все-таки ближе всех ему был Сайд Халилов, первый встреченный здесь, в Ставрополе, земляк-дагестанец. Сайд вовлек Уллубия в совершенно новую, доселе неизвестную ему жизнь. Он на многое открыл ему глаза. Он рассказал, что гимназическое начальство тщательно оберегает гимназистов от «дурного влияния». Их держат в пансионе, словно в тюрьме. Не выпускают в город. Не разрешают общаться ни с кем из посторонних.
— А мы хотим свободно ходить, куда нам вздумается. Хотим встречаться, с кем пожелаем. Короче говоря, мы боремся за свободу личности! Понимаешь?
Уллубий тогда еще не совсем ясно понимал, что такое «свобода личности». Но Сайд растолковал ему значение этих простых слов. Именно от Сайда Уллубий впервые узнал о таких понятиях, как «свобода», «правда», «справедливость». То есть слова эти он, конечно, слышал и раньше. Но только теперь эти туманные выражения наполнились для него вполне ясным и определенным содержанием.
Прошло уже два года со времени их знакомства, с того дня, когда нога Уллубия впервые ступила на заметенную снегом площадку ставропольского перрона. И вот однажды Сайд шепнул Уллубию:
— Сегодня я сведу тебя к одному удивительному человеку. Только, чур, смотри! Язык держать за зубами!
— А кто он такой, этот человек? — поинтересовался Уллубий.
— Фамилия его Филиппов. Он народоволец. Его сюда сослали.
— За что?
— Взрывчатку делал.
— Какую взрывчатку? Зачем?
— Ты что? Совсем дитя? Не понимаешь? Бомбы делать!.. Я же тебе говорю: он народоволец! Революционер… Борец за правду.
— За какую правду?
— За народную…
Так Уллубий впервые узнал, что стоять «за правду» — это значит не просто выступать против всякого вранья. Оказывается, есть на свете такая правда, за которую надо бороться с оружием в руках. И борьба эта трудна и опасна. За нее ссылают, сажают в тюрьму, отправляют на каторгу.
Филиппов жил на окраине города. Это был совсем еще нестарый человек с веселыми смеющимися глазами и аккуратно подстриженной темной бородкой. В комнате сидели еще какие-то люди: Филиппова они все почему-то называли Дедом.
— Давай, Дед, продолжай! — заговорили они, едва только Сайд с Уллубием уселись на подвинутые им табуретки.
Дед придвинулся поближе к лампе и продолжал чтение, прерванное приходом мальчиков. Читал он, как впоследствии объяснил Уллубию Сайд, прокламацию Донского комитета РСДРП. Она называлась «Жертвуйте, русские люди!».
Раскрыв рот, слушал Уллубий слова, напечатанные черным по белому крупными типографскими буквами:
— «Жертвуйте, русские люди, за правду! Долой царя! Долой деспотический царский режим! К оружию, товарищи!»
По совету Деда Уллубий и Сайд на следующий день пошли на Госпитальную улицу: там была общедоступная библиотека. Взяли книги Гумпловича «Основы социологии», Беляева о крепостном праве. А вскоре Сайд раздобыл где-то еще кипу книг, среди которых были и запрещенные. Особенно запомнилась Уллубию книга Железнова «Очерки политической экономии». Запомнилась, наверное, потому, что в ней было много трудного, непонятного. Все эти книги они читали тайно, по ночам, скрываясь от бдительного ока классных наставников.