В связи со всеми этими обстоятельствами Дагестанский исполком принял решение направить в Порт-Петровск 2-й Дагестанский полк…»
Суйдух, внимательно следившая за выражением лица Уллубия, тревожно спросила:
— Что там такое стряслось, сынок? Уж не привезла ли я тебе какую-нибудь неприятную новость?
В Дагестане не зря говорят, что горец никогда не подаст своему единоверцу дурной вести. Зато уж с хорошим известием он готов скакать за пятьдесят верст.
Не желая огорчать Суйдух, Уллубий постарался придать своему лицу выражение предельной беспечности и, улыбаясь, ответил:
— Да нет, что ты, Абам! Просто тут о наших делах. А сейчас извини меня. — Он встал. — Я должен буду ненадолго тебя оставить. Не тревожься, я скоро вернусь. А ты пока отдохни. Если что понадобится, обращайся к Варваре Ивановне. Она сделает все, что в ее силах. Верно, тетя Варя?
Улыбнувшись еще раз своей ласковой, ободряющей улыбкой, Уллубий шагнул за дверь. И тотчас же тень тревоги вновь легла на его лицо.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ночь на двадцать пятое марта 1918 года разведка донесла, что Дагестанский кавалерийский полк и довольно многочисленный отряд милиции Милликомитета под командованием полковника Арацханова и Джафарова в полном боевом порядке вышли из Темир-Хан-Шуры и двинулись на Петровск, имея предписание областного исполкома «ликвидировать самоуправство самозваного Порт-Петровского ревкома и восстановить в городе парализованную деятельность органов областной административной власти».
Данные разведки сообщали также, что вслед за этими воинскими частями движется огромная армия Гоцинского с оружием и боеприпасами, взятыми из арсенала Хунзахской крепости.
Принятые Ревкомом меры по предотвращению нападения шуринских отрядов на Петровск не помогли. Гарун, срочно посланный в Шуру для выяснения позиции Исполкома, вернувшись, сообщил, что там и слушать не хотят ни о каких переговорах. Он рассказал, что на порт-петровских большевиков навешивают самые разные ярлыки. То клянут их как немецких шпионов, то как русских шовинистов.
Было ясно, что контрреволюционеры хотят взять реванш за свое январское поражение.
В ту ночь состоялось экстренное заседание Ревкома. В повестке дня стоял только один вопрос: как поступить в этих чрезвычайных обстоятельствах?
Большинство настаивало на обороне города. Некоторые горячие головы требовали даже выйти навстречу врагу и дать бой, не дожидаясь, пока он первый начнет военные действия.
Особенно упорно отстаивал эту безрассудно-смелую идею Авербух.
— Неужто мы струсим? Неужто дадим себя запугать? Не бывать этому! — кричал он своим громовым голосом. — Костьми ляжем, но не отступим! Нам отступать некуда! Единственный выход — перейти в наступление!
Нашлись люди, готовые поддержать воинственный пыл дяди Кости. Но их несколько отрезвила холодная, спокойная, умная речь Ивана Котрова, двадцатипятилетнего начальника штаба Порт-Петровского Интернационального полка. Котрова хорошо знали в городе, к голосу этого рассудительного, отважного человека давно уже привыкли прислушиваться. Он был рабочим, потом служил в армии, был приговорен к смертной казни, замененной потом каторгой, — освободила революция.
— Кажется, это Суворов любил повторять, что лучший способ обороны нападение? — начал он свою речь. — Я, как человек военный, могу подтвердить, что это и в самом деле так. Но в теперешних наших обстоятельствах следовать этой суворовской заповеди, как предлагает товарищ Авербух, было бы чистейшим безумием. В нашем распоряжении всего-навсего семьсот штыков, пять пулеметов, четыре пушки с небольшим запасом снарядов. Вот, собственно, и все силы, которыми мы располагаем. Я могу поручиться, что красногвардейцы вверенного мне отряда готовы умереть за дело революции, которому они бесконечно преданы. Но одной преданности, товарищи, одной готовности пойти на смерть сейчас мало…