Уллубий и Захарочкин последними прошли по сходням и смешались с толпой красногвардейцев на палубе. Наконец сходни были подняты и пароход медленно отчалил от пристани. И тут к причалу подскочили всадники в черкесках, в папахах. Они на скаку стреляли вслед уходящему судну. С крыши вокзала вслед удаляющемуся пароходу застрочил пулемет. Пулеметная очередь полоснула совсем рядом, вспенив воду за бортом.
— Товарищ Буйнакский! Отойдите от борта! Ведь так вас и убить могут! — услышал Уллубий звонкий девичий голос. Оглянувшись, он увидел Олю. Она стояла неподалеку от него в том же самом залитом кровью белом халате, в каком ворвалась полчаса назад бледная, задыхающаяся от ужаса в комнату телеграфиста. Но теперь казалось, что весь пережитый ею кошмар не оставил ни малейшего следа в ее душе. Лицо ее раскраснелось, глаза блестели. Буйный ветер революции подхватил ее и нес неведомо куда, и она с готовностью отдавалась порывам этого ветра.
— Уллу! Пойди в каюту, приляг! Погляди, на тебе лица нет! — услышал он голос Володина.
«И то правда, — подумал Уллубий. — Самое трудное уже позади. Теперь можно и выспаться».
«Уллу» — назвал его Володин. И от этого имени сразу повеяло на него чем-то далеким, давно забытым. Хотя вроде не так уж это было и давно: всего-навсего семь лет тому назад.
Кто же первый назвал его этим именем? Кажется, Борис… Совершенно верно: Борис Благовещенский. Тот студент, который потом ввел его в группу эсдеков в университете…
Никогда не забудет Уллубий тот счастливый день — семнадцатого августа 1910 года, — когда он получил письмо, извещавшее, что он зачислен студентом Императорского Московского университета по юридическому факультету и что ему надлежит явиться на занятия к первому сентября и внести плату за обучение.
Университет. Юридический факультет. Кафедра уголовного права.
Москва… Большая, незнакомая… Уллубий почта никого не знает здесь: только двух-трех студентов, с которыми едва успел перемолвиться несколькими словами.
И вдруг — событие. Газеты принесли весть о смерти Толстого.
Было холодно. Шел мокрый ноябрьский снег. Едва только сообщение это облетело университет, все студенты собрались на сходку. Их было больше двух тысяч человек.
Уллубий довольно смутно представлял себе, что происходит. С недоумением вслушивался в лозунги, которые выкрикивали из толпы.
— Верните нам автономию!
— Верните Орлова!
Наконец, не выдержав, он преодолел смущение и спросил у Бориса:
— О чем они кричат? Объясни пожалуйста!
— У нас отняли все наши права, понимаешь? — взволнованно жестикулируя длинными руками, объяснил Борис. — Это все Кассо, новый министр… Он запретил собрания, кружки, выборные студенческие организации.
— А кто такой Орлов?
— О, это был такой парень! Лучший мой друг! Его сослали на каторгу.
— На каторгу?! За что?
— Это мы с тобой обсудим как-нибудь в другой раз, — загадочно ответил Борис.
О многом Уллубий, разумеется, догадывался: как-никак он уже пережил события 1905 года в Ставрополе, участвовал в революционной сходке, своими глазами видел, как расправляются жандармы с революционерами. А позже, когда учился в Первой тифлисской гимназии, еще теснее сблизился с революционерами-подпольщиками. Читал запрещенную литературу, в том числе и марксистскую. С особенным тщанием штудировал Бебеля…
Короче говоря, совсем уж желторотым новичком в делах революционных он тогда уже не был. С тем большим нетерпением он ждал продолжения разговора с Борисом.
Спустя несколько дней Борис, словно бы невзначай, спросил:
— Ты ведь, кажется, учился в Ставропольской гимназии?
— Да, сначала там, а потом в Тифлисе.
— У вас в Ставропольской один мой друг учился. Некто Осипов. Ты его, случайно, не знал?
— Еще бы! Как не знать! — воскликнул Уллубий. — Он был в старшей группе, но я знал его преотлично! Мы с ним листовки клеили на заборах. А потом его схватили. Он был арестован и… — он запнулся.
— И что? — спросил Борис.
— Убит при попытке к бегству, — с трудом закончил Уллубий: воспоминание было не из приятных.
После этого разговора Борис окончательно проникся к нему доверием.
— Ты меня спрашивал про Орлова, — медленно сказал он. — За что он попал на каторгу и так далее… Орлов был членом Московской организации РСДРП.
— Так я и думал, — вырвалось у Уллубия. — Значит, здесь, в университете, тоже была организация?