— Не волнуйся, мамаша! Жива твоя дочка! Жива и здорова!
Сердце Варвары Ивановны забилось тревожно и радостно. Но солдаты все шли и шли непрерывным потоком с корабля на берег, а Ольги среди них не было. Варвара Ивановна уже вконец отчаялась, как вдруг к ней кинулся какой-то молоденький солдатик в долгополой шинели и буденовке, обнял ее, завертел, закружил.
— Сынок! Да погоди ты, сынок! Ты, видать, знаком с моей дочкой? Где же она? — растерянно повторяла Варвара Ивановна, не понимая, с какой стати незнакомый солдат обнимает и тормошит ее.
— Мама! Что с тобой? Да ведь это же я, Оля! — воскликнула девушка, хохоча и прижимаясь лицом к материнской груди.
— Ох, доченька! Да что же это я! — залилась слезами Варвара Ивановна. — Да на кого же ты похожа стала? В солдаты записалась, что ли? Ох ты, горе горькое! Только этой беды мне еще недоставало!
Ольгу и впрямь трудно было узнать.
Шинель сидела на ней мешковато, шлем тоже был великоват: волос не видно, сразу и не поймешь, что женщина. На поясе — револьвер в кожаной кобуре. Солдат, да и только.
Не успела Варвара Ивановна опомниться, как Ольгу кто-то окликнул, и она убежала, бросив на бегу:
— Мамочка, пока! Мне надо медикаменты разгружать! Как закончим, приду!
— Стой, погоди! Доченька, куда же ты? — беспомощно кричала ей вслед Варвара Ивановна. — Что же это? Только приехала и убегаешь? Небось опять на целый месяц?
— Что ты, мамочка! Не бойся! — донесся издали Олин голос. — Теперь мы уже приехали насовсем!
В тот же вечер состоялось заседание Порт-Петровского военно-революционного комитета.
— После вынужденного месячного перерыва Ревком продолжает свою работу, — сказал Уллубий, открывая заседание. — Дагестанский парод никогда не забудет, как бакинские и астраханские братья пришли нам на помощь. Приветствуем их на нашей земле!
Эти слова были встречены бурей аплодисментов. Уллубий аплодировал вместе со всеми, обернувшись к сидящему справа от него Сенявину, который замещал командира Бакинского экспедиционного отряда Ефремова. Сам Михаил Григорьевич Ефремов внезапно заболел: он метался в жару у себя, на канонерской лодке «Ардаган».
Когда же в зале стихло, Уллубий обернулся налево. Там сидели астраханцы Сергей Буров и Вячеслав Ляхов. Аплодисменты вспыхнули с повой силой.
Сенявин доложил Ревкому о том, как проходила операция по взятию Порт-Петровска. Рассказал о чрезвычайных мерах по борьбе с отдельными случаями пьянства и мародерства. Закончив на этом деловую часть своего выступления, он достал из кармана измятый, стершийся па сгибах газетный листок, развернул его и сказал:
— А сейчас, товарищи, позвольте мне выполнить поручение нашего комиссара товарища Сухорцева. Сам он занят в отряде, прийти не мог. Но просил, значит, в качестве приветствия к вам прочесть… Это стих, напечатанный в нашей газете «Бакинский рабочий». Я, товарищи, не поэт и не артист. Поэтому, ежели что не так, простите.
И, откашлявшись, он с пафосом прочел:
В дни ужаса, лжи и обмана,
В дни тяжких мучений и дум
Из диких высот Дагестана
Тревожный доносится шум…
Восстаньте ж, сыны Дагестана,
Смелей за рабочий народ!
На жадного бека и хана -
Дерзайте ж смелее, вперед!
Примкни ж к трудовому народу,
Измученный горский народ!
За землю, за волю, свободу -
Дерзайте ж смелее, вперед!
В дни ужаса, лжи и обмана,
В дни трудных, но верных побед
Восставшим сынам Дагестана
Мы братский приносим привет!
Он и в самом деле был не артист: читал хотя и искренне, от души, но не слишком гладко. Да и само стихотворение не было отмечено печатью яркого и сильного поэтического дарования. Но никакие другие стихи, будь они даже созданием гения, не произвели бы в этот момент такого впечатления на аудиторию, как эти. И никакому артисту, будь он хоть трижды знаменит, не аплодировали бы так горячо и искренне, как этому плотному, коренастому, лысоватому мужчине средних лет в одежде простого матроса.
Приступили к обсуждению военного положения.
Жизнь Петровска была парализована. Запасы продовольствия были увезены врагом, цейхгаузы и склады опустошены, часть запасов была сожжена. Надо было все начинать сызнова. Банды Гоцинского жестоко расправились с городскими активистами. Заняв Петровск, они предприняли поход на Баку, чтобы «оказать помощь мусульманам, стонущим под большевистским ярмом». Но на подступах к Баку, у станции Хурдалаи, бакинцы встретили их ураганным огнем. Тысячная армия под командованием Мусалаева была обращена в бегство.