— Расскажи подробней, — накинулись они на Уллубия. — Говори все, что знаешь! Такое дело, а в газетах ни слова.
— В газетах ни слова, потому что градоначальник Москвы Шебеко строго-настрого приказал, чтобы никакая информация о событиях в Петрограде в печать не просочилась. Ну да ничего! Скоро будет и в газетах. Шила в мешке не утаишь. А пока что — вот вам, читайте!
Уллубий осторожно достал из-за подкладки своего старенького пальто кипу листовок, только что отпечатанных на тапирографе. Это было обращение Московского бюро ЦК РСДРП.
— Читайте! — повторил он. — А я пока попытаюсь хоть немного согреться…
Он протянул озябшие руки к керосиновой лампе.
Гарун развернул пахнущую свежей типографской краской листовку и, склонившись над лампой, прерывающимся от волнения голосом стал читать:
— «Товарищи! В Петербурге революция! Солдаты присоединились к рабочим. Восставшие захватили Арсенал, Артиллерийское управление и Выборгскую тюрьму, из которой выпустили политических заключенных. После двухчасовой осады взята Петропавловская крепость. Товарищи! Бросайте работу! Все на улицы! Все под красные знамена революции! Да здравствует Демократическая Республика! Долой войну!..»
Слегка отогревшись, Уллубий присел на узкую койку. Друзья устроились напротив. Стараясь быть не слишком многословным, он рассказал им все, что знал сам. Нынче вечером он был на совещании, срочно созванном Замоскворецким подпольным райкомом партии. Прибывший из Петрограда товарищ доложил о революционных событиях в столице. Стали обсуждать положение дел в Москве и ближайшие задачи всех большевистских организаций. Решили завтра с утра поднять рабочих на выступление. Всех членов партии отправили на заводы, на фабрики. Сразу после совещания Уллубий отправился на сахарный завод «Оссовец», но завод оказался под усиленной охраной: у ворот стояли городовые, придирчиво проверяя каждого, кто пытался проникнуть на заводскую территорию. Так он и ушел не солоно хлебавши. Вернулся обратно в райком и попросил дать ему в помощь еще двух товарищей: втроем можно попытаться проникнуть на территорию через забор со стороны сада. Но в райкоме эта идея успеха не имела: было известно, что командующий войсками Московского военного округа Мрозовский отдал распоряжение охране в случае, если кто из посторонних попытается установить контакт с рабочими, стрелять без предупреждения. Уллубий остался ждать, пока принесут отпечатанные листовки. Ушел из райкома, когда было уже поздно. Кругом мело, в двух шагах не видно ни зги. И ни трамвая, ни извозчиков. Вот он и заглянул сюда, к Гаруну, благо это было по дороге.
— Ну, ладно, друзья, — закончил он свой рассказ. — Отогрелся, порадовал вас новостями, да еще какими новостями!.. Пора и честь знать… Двинусь-ка я все-таки к себе…
— Ты с ума сошел! В такую темень! Подожди уж, пока рассветет! — стал уговаривать его Гарун.
— Не могу. Хочу завтра с утра пробраться на фабрику Мамонтова. А для этого мне необходимо кое с кем встретиться.
— Помощников ищешь? А чем мы тебе не помощники? — обиженно спросил Гарун.
— Чудак ты. Это же партийное задание! Я не сам выбираю. Должен идти с тем, кого выделит организация.
— Не знаю, кого там тебе выделят, — упрямо стоял на своем Гарун, — а только лучших помощников, чем мы, тебе все равно не найти.
— Ну ладно, — сказал Уллубий, подумав. — Утро вечера мудренее. Пожалуй, заночую у вас, а там посмотрим, как быть.
— Сразу бы так! — просиял Гарун. — Ложись на кровать, а мы с Абдурахманом сейчас себе на полу постелим.
— Нет уж, — запротестовал Уллубий. — На полу лягу я. Ты даже представить себе не можешь, как я люблю на полу спать!..
Утром, наскоро перекусив, они вдвоем отправились к фабрике: Абдурахмана решили с собой не брать. Рядом с высокими железными воротами примостилась маленькая дощатая сторожка. Заглянув в нее, друзья увидели нахохлившуюся фигуру старика сторожа в долгополом тулупе.
— Ну, это пустяки, — сказал Гарун, оценив ситуацию. — Его я беру на себя, а ты смело иди вперед и делай свое дело!
Уллубий даже не успел ничего ему ответить. Быстрым шагом Гарун подошел вплотную к сторожу и, вынув из кармана револьвер, поднес его к самому лицу старика.
— Тихо, папаша! — сказал он ласково. — Только тихо! Погляди сюда, в эту дырочку. Будешь шуметь — не видать тебе больше своих внучат!