– И строг ваш приказ, да не слушают вас… – проворчал себе под нос старший Елисеев.
В этот момент Григорий Григорьевич, не выдержав, снял свой элегантный сюртук, закатал рукава белоснежной сорочки и начал сам таскать ящики с фруктами. Приказчик совсем оторопел. Григорий Петрович глубоко вздохнул.
VIII
В храме было тесно от прихожан. Стояли вечернюю службу. Семейство Елисеевых было богобоязненно и исправно посещало церковь.
Все усердно молились. Помимо прописанных псалмов, у каждого посетителя храма были еще свои собственные обращения и просьбы к господу. Григорий Петрович горячо просил мудрости и терпения, чтобы обучать младшего сына делу. Просил вразумить себя и научить, как вовлечь Гришу в управление семейным предприятием. Просил дать Грише рассудительности и благопристойности, чтобы эмоции не владели им полностью. Просил избавить сына от искушений.
После службы уже было собрались уходить, но Григорий Петрович вернулся, чтобы заказать Сорокоуст своей покойной дочери, Лизе.
Александр вспомнил, как тридцать с небольшим лет назад, таким же февральским днем десятилетним мальчиком он стоял у гроба своей красавицы-сестры. Рядом едва сдерживал рыдания ее молодой супруг, Алексей Николаевич Тарасов, который, к слову, даже после своей второй женитьбы был вхож в семью Елисеевых и работал вместе с Григорием Петровичем до самой своей преждевременной кончины. Вспомнился ему также злобный, холодящий душу шепоток. «Уморили, уморили девоньку. Погубили сиротку». Он никак не мог взять в толк, кто же мог убить сестру. Вся семья очень любила Лизу, неожиданный уход которой стал для Елисеевых самой настоящей трагедией. И через тридцать лет не стало понятнее, какая болезнь забрала девушку через несколько месяцев после свадьбы. Отец увековечил память о ней, открыв в ее честь Елизаветинскую богадельню.
Гриша родился много позже смерти сестры, но чтил ее память вместе со всеми членами семьи. Однако любопытство брало свое.
– У меня на службе какое-то странное чувство было… А почему Лиза все-таки преставилась? – тихо спросил он у брата.
– Никто не знает, – вздохнув, ответил Александр.
– Тише вы! Языками что решетом, так и сеют… – шикнула на них мать, Анна Федоровна.
Тут Григорий Григорьевич увидел своего отца с Петром Степановичем и всем его семейством, включая Варвару Сергеевну, которая даже в скромном одеянии с покрытой головой блистала ярче звезд на ясном морозном небе февральского Петербурга.
* * *
На следующий день Григорий Петрович вызвал своих сыновей в контору.
– Ну что, сынки, не хочу, чтобы для вас это было неожиданностью… вот моя последняя воля…
– О, господи! Вы не здоровы? – испугался Гриша.
– От покрова до покрова кашлянул однова… – рассмеялся Григорий Петрович и продолжил уже серьезно. – Тока костлявая не спросит, когда прийти, а дело должно делать. Так вот, Гриша, ты – горяч, малость спесив, неопытен еще, поэтому завещаю наше торговое предприятие пока только Саше…
Григорий Григорьевич оторопел на какой-то миг. Ему с большим трудом удалось справиться с эмоциями и сдержать навернувшиеся слезы.
– Но как же?.. Я же… – забормотал он. Гриша всегда знал, что отец готовит его наследовать их торговую империю вместе с братом. В самом страшном сне он не мог себе представить, что отец может так с ним поступить.
– Не горюй, Гриша. Не без штанов остаешься. Я тебе и доходных домов отписываю, и прочего имущества. Но возглавлять семейное дело наравне с Сашей тебе рановато. Будешь пока мне и брату помогать, а там посмотрим, – утешал его купец.
Сказать, что Григорий Григорьевич был в шоке – не сказать ничего. Он был обижен, раздавлен, оскорблен, но спорить с отцом не смел. Гриша посмотрел на брата, словно прося защиты. Александр был не менее удивлен и совершенно не выглядел счастливым. Он уже давно перерос свое тщеславие и не собирался соревноваться с младшим братом, которого в тот момент ему было до боли жалко. Но он тоже не посмел перечить отцу, в глубине души надеясь, что у того за всей этой идей стоит какой-то хитроумный воспитательный план, что не было далеко от реальности.
Той ночью Григорий Григорьевич никак не мог уснуть после разговора с отцом. Накатывали рыдания. Он утыкался в подушку, чтобы его всхлипывания не разбудили родителей в соседних комнатах. На столике рядом мерцала свеча.