– За что? – спросил он вслух.
Вера Федоровна вздрогнула от неожиданности и отложила в сторону роман, который читала.
– Дети бывают жестоки, когда их лишают любимой игрушки или что-то им запрещают.
– Ты что же считаешь, нужно было им позволить флиртовать у меня на глазах?
– Полагаю, здесь так же, как в торговом деле – немного хитрости не помешало бы. Не всегда нужно действовать напролом.
– Ей всего четырнадцать! – он поперхнулся и исправился: – Хорошо, пусть завтра пятнадцать, но она еще ребенок! Мне претит даже думать, что кто-то может видеть в ней предмет обожания!
– Я понимаю. И думаю, что у тебя на глазах все было бы вполне невинно. Мальчик скоро ушел бы на фронт. А так…
– Что ты хочешь сказать? Она убежала, чтобы с ним тайно венчаться или того хуже?
– Ни один священник не будет венчать девицу, не достигшую шестнадцати лет. Так что будем надеяться, что до этого не дойдет! Она же твоя дочь! Значит, должна быть благоразумна.
– Ты многого не знаешь о моей семье, – горько усмехнулся Гриша: – помнишь мою сестру, Марию Григорьевну Гроер? Ты удивишься, но до Франца, царствие ему небесное, у нее был другой муж, которого она бросила вместе с детьми, чтобы помчаться за врачом свекра на войну с Турцией в санитарном поезде и выскочить за того замуж. Если Мариэтта пошла в тетку, то благоразумием там и не пахнет. Не дай Господь, еще на войну сбежит…
Григорий Григорьевич погрузился в тяжелые думы.
– Я готовил ей такой подарок на завтра!
– Прекрасно, отправь ей его и пригласи отпраздновать в ресторацию, как взрослую даму. Ей будет приятно. Она непременно оттает.
Не успела Вера Федоровна договорить, как дверь купе с грохотом распахнулась, и к ним чуть не ввалился пьяный мужчина.
– Pardon, – извинился он и стал уже закрывать дверь, как встретился глазами с Елисеевым. Григорий чуть не захлебнулся от возмущения. Перед ним был никто иной, как Закретский, собственной персоной. Граф был удивлен не меньше. Он еще раз пробормотал извинение и скрылся за дверью. Там его уже поторапливал приятель, лицо которого Грише тоже показалось знакомым. Он мог побиться об заклад, что это был князь Львов. Григорий успел заметить длинный нос, узкое лицо и глаза с характерным прищуром. Хотя вряд ли этот набор можно было отнести к особым приметам. Так можно было описать четверть мужского населения Российской Империи.
Князь, несмотря на то, что по одной из ветвей являлся потомком Рюриковичей, слыл крайне революционно настроенным представителем Прогрессивной партии, преемницы партии мирного обновления. Такой нетривиальный парадокс не был чем-то оригинальным для того времени. Григорий было поразился странному дружескому союзу двух сынов разорившейся аристократии, но тут же объяснил себе сей факт активным нынешним или прошлым участием обоих в работе Государственной Думы, считавшейся рассадником революционных настроений и заговоров против царя. Если бы следом за ними в купе заглянули Родзянко с Гучковым, это было бы вполне закономерно.
Елисеев без удовольствия отметил про себя, что Закретский все еще был в прекрасной форме. И даже серебристая седина на висках необыкновенно шла ему, придавая дополнительное внешнее благородство. Не мог не заметить он и блеска в глазах графа, вспыхнувшего, когда тот увидел Веру Федоровну, которая даже в дороге умудрялась выглядеть изысканно. Но Гришина супруга была преисполнена достоинства и ответным взглядом пьяного нарушителя спокойствия не одарила.
II
После венчания Николай съехал из общего дома, поселившись с молодой супругой на Съезжинской улице. Коля переживал, что своим решением о переезде может обидеть братьев, но Сергей принял это на редкость спокойно. Хоть Петя практически перестал бывать, ссылаясь на занятость в штабе, дом на Песочной набережной был переполнен. Кому-то в любом случае пришлось бы съехать.
Комнату, в которой раньше жил Николай, отдали Мариэтте. Девочка пребывала в эйфории, но не из-за переезда, как казалось братьям. Она передала Глебу приглашение на домашний обед по случаю своего дня рождения. Наконец, они снова увидятся. Более того, влюбленные впервые смогут нормально разговаривать. Больше никаких записок и пантомимы через окно! Правда, родственникам она об этом сообщить не удосужилась. Они в принципе не знали о существовании Глеба. Они же не родители. Разве обещанная Сергеем свобода этого не предполагала?