— Совесть как деньги, — скептически заметил Николаев. — Либо есть, либо нет.
— Может быть, вы добавите, что без совести прожить можно, а без денег — нет?
Женщина говорила негромко, но очень вдумчиво и грустно.
— Пошли, — вдруг решительно сказал Николаев. — Дождь перестал.
Они поднялись, осторожно выключили электроприборы и тихо, словно боясь кого-то спугнуть, начали пробираться между стеллажами. Николаев то и дело почему-то озирался вокруг.
Встретившись лицом к лицу с библиотекаршей, они сконфуженно глянули друг на друга, но Люба нашлась:
— Вы очень выручили нас. Спасибо за тепло и уют. Мы так задержали вас…
— Да нет, — улыбнулась библиотекарша, убирая в пучок непослушную седую прядь. — Я давно должна была бы сделать эту нудную работу, — она кивнула на две горы книг на своем столе. — Нет ничего более тягостного, чем списывать книги, но приходится — баланс.
X
Николаев проснулся с предчувствием счастья — такое обычно бывало с ним в открытом море в яркий солнечный день, когда все сверкает: и море, и солнечные зайчики на палубе, и посуда в кают-компании, и золото на шевронах — все мироздание кажется праздничным, хочется веселиться и работать среди торжества жизни. Такое вот солнечное настроение. И погода не подвела, как вчера — солнце, жара. Эх, плюнуть бы на все, усадить Любу рядышком с собой в машину и махнуть километров за сорок, чтобы на всю катушку насладиться жарой и морем?
«Как странно… — поймал себя Николаев на этих смешных, в сущности, мыслях. — Когда я был молодой, влюбленный в бывшую, но тогда только будущую супругу, я никогда не представлял себе ее рядом с собой… А ведь сильно был влюблен, очень сильно. А была ли то влюбленность? Или только острое желание молодого сильного парня? Нет, я не грезил ею наяву. Не помню такого. Вот, пожалуйте, на пятом десятке разошелся… Видно, романтизм в старых дураках долго живет…»
Николаев ткнул в клавишу магнитофона.
Запел Кобзон: «У меня есть тайна, ее знает ветер…»
«Вот и у меня теперь есть тайна, — сладко подумалось. А потом пришла отрезвляющая мысль: Я совсем, кажется, запутался».
Но ехал в машине, сидел за рулем и представлял, что рядом Люба. Любочка, Любовь Карловна…
Проводил селекторное совещание с руководителями вневедомственной охраны на предприятиях, давал указания, принимал доклады, все было, как все эти долгие годы изо дня в день, если бы не томило ожидание чего-то очень хорошего, прекрасного.
Городской прямой телефон в кабинете Николаева звонил редко. Начальство из управления обычно тоже выходило на начальника ОВО по селектору. И вдруг зазвонил городской. Разинская.
Николаев только зубы стиснул. Сухо поздоровался. Разговора сам не начинал. Она немного помолчала, выжидая, и спросила первая:
— Что же вы молчите, Феликс Николаевич? Я, можно сказать, ночи не сплю, а он молчок. Загляделся в голубые глаза озер? Заглядывайся, работа у тебя сейчас такая, но не потони. Тут мне рассказывали, как ты, словно купец Епишкин, четвертными на рынке кидался, цветами свою даму одаривал. — Разинская хмыкнула. — Так вот и мнение появилось: чересчур товарищ Николаев увлекается, при таком подходе вопросы не решаются. Спокойнее надо, выдержаннее. Смотрите, Феликс Николаевич! А то ведь мы можем дело так повернуть, что синеглазая сама на вас наручники наденет.
Мир помрачнел. Да, они, гады, на все способны. Потому-то он не может сейчас послать Разинскую к тем чертям, что давно ее ждут. И сейчас нужно эту бестию на том конце провода не ярить.
— Что вы все молчите, подполковник Николаев? Страшно стало? А страшно, докладывайте.
— Мне пока нечего доложить, — сказал он как мог искреннее.
— Как это нечего? Два дня прогулял с дамой и ничего не выведал?
— В личное время она уклоняется от служебных разговоров.
— Ну, ты ведь и у Иванцовой был, там-то что говорилось?
— Виртанен при мне не стала продолжать разговор, что с профессиональной точки зрения совершенно верно.
— Хорошо. Выводы по общему разговору? Уж ты-то мог поддержать, развить трали-вали, в нужное русло их направить. Вы, Феликс Николаевич, известный городской златоуст, а тут что с твоим язычком приключилось? Или онемел от нездешней красоты? Могу дать совет… — Николаев почувствовал, как горло перехватил обруч, рванул галстук. — Форсируйте отношения. Работа теперь такая! — И Разинская захохотала.