— Наташа, ты местная, тебе рядом, обожди, за тобой потом мой шофер приедет.
Но так и не приехал за ней его шофер ни в тот вечер, ни той ночью, ни утром. Наталья все сразу поняла, как только он пиджак с орденами и звездочкой снял, как галстук сорвал с жирной красной шеи. Она боролась, брыкалась, руки его отводила, плакала. Клялась, что девица, что нельзя ей…
— Мы проверим, — шептал он жарко, неотвязно, полупьяно, тянул руки к ее блузочке.
Проверил. А она — как обгаженная вся с ног до головы — валялась на скомканных простынях его постели. Думала: «Что случилось, то случилось. Надо извлечь из всего этого пользу». И, сцепив зубы, пришла к нему в дом во второй и третий раз.
Как-то он, разомлевший и подобревший от ее ласк, сказал: «Проси, что хочешь, все для тебя сделаю». Она не торопилась, ничего не просила. Ему нравилось это, не замечал, что она только делает вид, что привязана к нему бескорыстно. Но так вышло, что в тот же год осенью ее избрали вторым секретарем райкома комсомола, дали квартиру в Инске. Сергей Михайлович, правда, на квартиру эту к ней не приезжал, посылал машину. Его шофер, преданный как собака, увозил ее на дачу, в охотничий домик. Но все равно многие знали, что они близки. Наталья быстро научилась не стыдиться этой связи. Даже гордилась ею. Не каждую секретарь обкома себе в постель положит, не из-за всякой станет рисковать партийным билетом. Училась тогда Наталья в Московском пищевом институте заочно. Когда с сессии приезжала, они по три дня не расставались. И все бы ничего, только радости она не знала, ни душевной, ни физической. Наталью это бесило, но бросать своего орденоносца, терять такую опору она не могла и не собиралась.
Как только Наталья закончила третий курс, Сергей Михайлович посадил ее замдиректора «Цитрусового». Наталья впервые тогда поняла, что есть настоящее дело, когда не только нужно языком трепать, но и головой думать. Люди к ней потянулись. Потому как идеи у нее в голове крутились свежие, прямо, можно сказать, с передового фронта науки — более того, удавалось ей эти идеи и проталкивать на самом высоком областном уровне, и осуществлять, польза от них стала очевидной, и все это замечали. «Цитрусовый» весной зацвел не только садами. Потянувшихся к ней людей Разинская быстро сколотила в крепкую оппозицию тогдашнему директору. Короче, как только Наталья получила диплом, так старый директор пошел на пенсию. Но злые языки молчали, нечего было сказать. Видели люди: Разинскую руководителем поставили правильно. По делу, по квалификации, по знанию, по сноровке. Молода, конечно, да все при ней. Естественно, Кубань в Шампань, а инские степи в рейнскую долину не превратились, хоть и были к тому потуги. Но… бесхозяйственность, что царила при старом директоре в уборке, сдаче, приемке урожая, внешне исчезла. Наталья скоро и толково обернула внутренний развал себе на конкретную личную пользу, денежную выгоду — Сергей Михайлович не вечен, как ни крути с ним любовь. А нужные связи завелись на обкомовских ужинах. Там же знали, с кем она, чья она… И уже не надо было Сергею Михайловичу во всеуслышание лгать, что Наталью Валериановну попозже домой отвезут, поскольку ей недалече. Последнее, что успел сделать для нее Сергей Михайлович, это определить на новую учебу. Протолкнул на высоком уровне, и поехала Наташа в Москву учиться очно на два года, чтоб вернуться крепким советским функционером. В Инске жить, уже из Инска «Цитрусовым» руководить, и не только «Цитрусовым». Работу с мандаринами она активизировала, Гуляева к ней приставила. Потому что товарки по московской учебе рассказывали, сколько по нынешним временам такая должность стоит. Чем южнее, тем дороже. Чем восточнее, тем еще дороже. Наталья жила как раз посредине. Выходило, с одной стороны, беречь надо Сергея Михайловича, а с другой — обеспечить себя деньгами, а сделать это можно было, только придумав фокус с урожаем-однодневкой, кроме того, ей теперь и с Гуляевым приходилось делиться…
Товарки сокрушались, утешались, вспоминая пословицу — сколько не заплати, все не дороже денег. А она, Наталья Разинская, уж куда дороже заплатила. Ну, ей и вернуться должно сторицей. К Сергею Михайловичу по выходным летала самолетом.
Через два года, как она вступила в должность предоблисполкома, Сергей Михайлович умер. Можно сказать, у нее на руках. Она ему глаза закрыла. Потом натянула на деревенеющее тело пижаму и уехала к себе, глуша слезы. Дверь оставила открытой. Утром приедет за ним шофер, сделает остальное… — тем успокаивала совесть. Не жена же она ему, чтоб сидеть у его смертного одра. Наложница. А на ложе с ним больше делать было нечего.