Когда девочка оказывается у автомата с игрушками отец только-только отходит от прилавка.
- Ну что, Солнце? Попробуем еще раз вытащить твою кракозябру? Ты разве не пробовала без меня? - лишь сейчас Аня понимает, что все еще сжимает в руках вещь, отданную ей Фоуксом. Это же ее монетка! - Давай же, - мужчина, только что выторговавший у одной из продавщиц последний пяточек, широко улыбается и подталкивает дочь к автомату с игрушками.
Она осторожно бросает монетку вглубь этой коробки с игрушками. Вновь слышится металлический звук и волшебство начинается. От этой попытки зависит всё. Победа и поражение. Либо повезет, либо нет. Нужно достать эту игрушку. Одну. Самую лучшую.
Девочка опять находит глазами свою цель. Вот она: черный комок, среди жара цветов. Железная "лапка" опускается в надежде зацепить желанное... И на этот раз все получается! Аня не может поверить в столь долгожданное везение.
Наконец игрушка оказывается в руках ребенка. Да это же Яра! Большая туманная кошка - подруга Фоукса. Она стала меньше, обрела мягкое плюшевое тело, но глаза все так же пылали голобым огнем.
- Так это кошка... Ни за что бы не подумал! Как назовем?
- Яра!
- Уверена?
- Да!
Вновь слышится звон колокольчика. Это Госпожа Удача - рыжеволосая девчонка, сопутствующая упорным и смелым, смеется в своей радости на весь белый свет.
Кошачьи миры
Посвящается Крестному, другу и навсегда близкому человеку.
На пыльный, уставший за день от несмолкающих криков и бесконечной суеты, город надвигался вечер. Он наползал скачками, будто разгневанный воробей, старающийся отогнать от себя заведомо более сильного и стойкого врага. Солнечные лучи, еще сохраняющие в себе дух теплого июльского денька, тщетно пытались противостоять ему. Но с каждой минутой, с каждым шагом вечера, несущем на своих задворках прекрасную царицу Ночь, становилось все яснее, что и в этот раз небосвод не будет стоять на месте, меняя свет на тень, жару на прохладу, смех и слезы на тихие слова и важные фразы.
Только вот с наступлением темноты городок, расположившийся на самой периферии края полей, мелких речушек и бурных ручьев, не собирался засыпать. Не слишком уж он стар, чтобы убаюкивать своих жителей еще на закате, когда жизнь только-только начинается, просыпаются тайны и чудеса, прятавшиеся до того от яркого июльского солнца за цветастыми витринами магазинов, в тенистых парках, на аллеях которых так пьяняще пахнет цветами и травами, под крышами старых домов, где всегда можно отыскать одну-другую семейку смешливых и ночами неугомонных летучих мышей. Не стары и его обитатели, хотя некоторые (будем честны) давно успели разменять не одну свою жизнь на задворках, улочках и проспектах этого степного жаркого города, который уж слишком часто обходят стороной все непогоды и грозы.
Да, все здания здесь, постаменты и памятники молоды. Все они ровесники или младшие братья того крохотного поселения, что образовалось здесь каких-то сто лет назад. Но за каждым стоит история, длинною в век, сотканная из человеческих улыбок и слез, слов и покладистого молчания. И пусть они кажутся юнцами - маленькими птенцами, что едва встали на крыло - по сравнению с той бескрайней степью, что тянется на десятки километров вперед, всегда найдутся те, кто вечно будут хранить их спокойную, иногда даже слишком размеренную и по-кошачьи ленивую жизнь. Точнее найдется 'тот', ведь здешний защитник всего один. Но и он не подумал бы всерьез принять эту должность. Счел бы звания глупыми ненужными словами, которыми итак завален мир, а истинную свободу назвал бы самой величайшей ценностью жизни.
А вот и он! Примостился на покатой железной крыше, исхоженной десятками человеческих ног, зная, что никто не сможет здесь ему помешать. Да и кому нужна такая забава: сгонять с верхушки дома неведомо как забравшегося на нее кота - лентяя и бездельника, каких итак полно в этом прекрасном городе? И уж, поверьте, никому из жителей не придет в головы мысль искать городского хранителя в этом маленьком тщедушном теле. Но если кто-то когда-нибудь рискнет спросить, правда ли все эти дома , люди и толика их счастья хоть немного зависят от него, он только тряхнет головой и, конечно же, рассмеется. Как-то по-особенному. По-кошачьи. Затем чихнет от слишком уж забавного вопроса и рассмеется вновь. Ибо даже коты, те еще гордецы да прохвосты, склонны недооценивать свою значимость.
А между тем на горизонте, далеко-далеко от города, творилось самая великая, самая настоящая из всех остальных магий, которые только подарил нам наш мир. Там пылал закат. Пряный и яркий, словно мак, неведомым образом распустившийся в море фиалок. Он был похож на раскаленное в небе стекло, которое, само того не замечая, окрашивало в свой алый цвет и все далекое небо, и облака, вместе с ветрами путешествующие по миру, и степь, в которой колышутся колосья еще неспелой пшеницы, и весь вечерний город, отдавший свою душу этому необъяснимому и завораживающему колдовству.