Вопрос о статусе еврейского учителя — так же, как и вопрос об эффективности влияния на современного ученика — выявляет глубокие противоречия в самих западных общинах. Равновесие между общей культурой и культурой еврейской, составлявшее надежду и философию эмансипации, нарушено повсюду в сторону нееврейской культуры. И это не временное нарушение, какое случается всякий раз, когда мир снимается с места и приходит в движение, — подобное тому, что Альянс произвел своими действиями на Востоке. В Европе равновесие разрушено весьма основательно, и оно не может быть восстановлено никакой естественной игрой известных социологам сил. Таким образом, лишь сугубо интеллектуальные, лишенные всякой риторики действия, лишь соблазн чистой истины способны изменить течение событий. Это значит, что сегодня иудаизм может опираться лишь на свою элиту, что лишь его направленное ввысь острие способно внедрить иудаизм в нашу повседневную жизнь.
Еврейство, обеспокоенное своей непрерывностью и не оправдывающее благодушное бездействие верой в собственную вечность, должно позаботиться о высокопрофессиональных учителях иудаики для своих общин. Чтобы готовить таких учителей, нужны люди, обладающие высокими достоинствами. Но таких одаренных людей не привлечет карьера преподавателя иудаики, поскольку вся ситуация, в которой оказалась эта профессия, в социальном отношении несоизмерима с их достоинствами. Интеллектуально продвинутая часть еврейской молодежи обращается к свободным профессиям или к общему образованию — научному либо литературному. Повышение статуса еврейского учителя нуждается в общественном интересе к иудаизму, а он может быть пробужден только теми же самыми учителями, которые, в свою очередь, должны быть призваны своим поколением. Выше мы уже предвидели этот порочный круг.
Разрыв этого круга является, возможно, главной задачей западного иудаизма. Не следует ли первым делом преподать основы еврейской культуры будущим членам общества? Но если это — современное общество, и мы говорим о людях, живущих в реальном мире и делающих в нем свое дело, это значит, что речь идет не о преподавателях, а об инженерах, ученых и юристах. Не отсюда ли должно начинаться еврейское образование? И поэтому школа, которую следовало бы изобретать сегодня, — это еврейская школа, способная отобрать и на несколько лет удержать в своих стенах людей исключительно одаренных, и направлять их к другой карьере — не к еврейскому образованию — к технике, к науке и литературе, к медицине и праву. Ее ученики воспримут в общении с несколькими выдающимися учителями (которых можно еще отыскать в нынешнем еврейском мире) понимание еврейской культуры и ее важнейших текстов, систематически отобранных и преподаваемых в строгой последовательности. Не становясь профессиональными педагогами, эти бывшие ученики одним лишь своим присутствием в обществе, своим примером повысят когда-нибудь престиж иудаики, что позволит профессиональным учителям с достоинством заниматься своим делом. Существование еврейской интеллектуальной элиты облегчит вербовку учителей, пригодных к этой престижной отныне профессии, и даже идея о статусе еврейского учителя, столь необходимом, но, судя по всему, нереальном сейчас, окажется тогда осуществимой. Ядро этой элитарной школы (или нескольких школ) составят иммигранты из средиземноморского бассейна — именно эта часть еврейства, уже приблизившаяся к европейским понятиям благодаря французскому образованию, все еще близкая к еврейским источникам и зачастую блестяще одаренная для занятий науками и литературой. К этому ядру рано или поздно примкнут выходцы из западных старых общин. Но все это — при условии, что еврейская школа перестанет быть школой для „социальных случаев“, готовящей низкооплачиваемых преподавателей! И разве не естественно было бы Всемирному Еврейскому Альянсу, тесно связанному с сефардским миром, взяться за осуществление подобной инициативы?