Мои мысли привлекал Евгений Андреевич Зонов. Знакомый капитан из Управления экономических преступлений довольно подробно рассказал о рейдерских замашках Евгения Андреевича.
– Горелов, Горелов, – бормотал я. – Где-то я слышал эту фамилию. Совсем недавно
– Понятно, что все это неофициально, – предупредил экономический капитан. – Так, знаешь, отрывочные сведения, впрочем, абсолютно надежные. Во-первых, никаких заявлений от потерпевших: следовательно, никаких потерпевших и не было. Во-вторых, депутат же! Иммунитет! Воруй, сколько влезет!
В словах капитана мне почудилась даже какая-то зависть.
Х х х
Оторвавшись от компьютера, Касторкина бросила на меня подозрительный взгляд:
– Ну, слышала, что есть такой политический человек. С чего ты взял, что я могу быть с ним близко знакома?
– Ну, я подумал. Все знают, что ты любишь истеблишмент.
– Чего? – Марина даже покраснела, хотя раньше не замечалось в ней склонности к стыдливости, а напротив чувствовалась уверенность непробиваемого урагана «Катрина» – Майор, только не надо переходить на оскорбления! Я ведь тоже могу оскорбить. Ты меня знаешь.
Я не то чтобы опешил от такой реакции, но немного растерялся. Похоже, девушка решила, что я намекаю на некое половое извращение. В последнее время, в связи со всеобщей свободой нравов появилось, столько всяких разновидностей, и у каждой свое название.
Интересно было бы заглянуть в тайник, что ей почудилось в этом слове?
Ты же не со всеми занимаешься истеблишментом? Я едва сдержал иронию.
– Если ты о…, – выразился я туманно, – то беру свои слова обратно. Я имел в виду, ты же всех политиков и бизнесменов знаешь.
– С чего вдруг всех? Слышала, конечно, про Зонова. Кто про него не знает? Может, даже пересекались раз-два. Вот и все. Ты с какой целью интересуешься?
– Говорят, он содержит подпольное казино.
– Первый раз слышу… Я вообще этим не интересуюсь, ни подпольными, ни легальными. Хочешь сыграть?
– Типа того.
Продолжение
Позвонил знакомый опер Расул из СИЗО насчет вчерашнего побега. Я удивился, сказал, что сводку читал, но вряд ли могу быть полезным. Впрочем… До меня, наконец, дошло, что фамилия отчаянной наркоманки подозрительно похожа на фамилию бизнесмена, которому депутат Зонов объявил экономическую войну.
Совпадение или есть связь?
– Понимаешь, – объяснял Расул со своим узбекским акцентом, или какой он там у него. – Может, это случайность, за день до побега Гореловой несколько раз звонили по телефону… Мы скоренько проверили. Это номер твоего стажера по фамилии Попов.
– Ого, слух о моем персональном детском саде прокатился по всему Новосибирску?
– Не переживай. Никто не смеется.
– Тогда почему я должен переживать, если все нормально?
– Может, ты думал… Ну, некоторые, конечно, злорадствуют, что лучшего опера Западной Сибири определили в воспитатели, дескать, кончился лучший опер… Есть такие иуды. Хихикают в кулак. Но я к ним плохо отношусь… То есть плохо отношусь к тем, которые хихикают. Я им говорю… Ну, которым… В общем, лично я глубоко презираю которых…
Чем больше Расул хотел оправдаться передо мной, тем больше запутывался в словах.
– Слушай, отстань от меня, наконец, – вскричал он. – Зачем ты ко мне привязался со своими стажерами?
– Я привязался?!
– Я ж тебе говорю, лично я глубоко плохо отношусь.
– Эта Горелова… Кто ее родители? Что вообще можешь про нее сказать?
– Отец – крупный бизнесмен. В принципе, мог организовать побег, хотя обычно в таких случаях включается административный ресурс. А сама девочка… Я с ней не успел толком пообщаться. Домашняя, на первый взгляд не производит впечатления, что… Может, как раз попробовать решила…
Х х х
Мутные сомнения и глубокие подозрения окружали мою жизнь со всех сторон. Я сам не заметил, как профессия превратила меня если не в окончательного параноика, то в человека, приближающегося к невидимой грани между нормой и миром, пропитанным липкой паутиной бесконечных заговоров и лжи.
Не то чтобы не заметил, я же не совсем тупой, наоборот заметил – духовное перерождение произошло еще в первый год моей работы. Да и в омской школе нам втолковывали насчет бесконечной паутины. За каждой фразой – намерение обмануть или ввести в заблуждение, за каждым взглядом – желание подсмотреть и использовать в своих интересах.
Что видит обыкновенный пешеход на улице Гоголя в летний полдень? Встречных пешеходов, а сбоку поток легковых автомобилей. Что замечает обыкновенный пешеход? Длинные женские ноги, двух подвыпивших студентов, пенсионерку с булкой хлеба в измятом пластиковом пакете, белый свадебный лимузин в розовых цветочках… Проходит мимо и забывает.
Не таков ментовский опер. Он все помнит. За каждым встречным – тайна и связи. Если сам не вор, значит через два рукопожатия знаком с тем, кого разыскивает тюрьма. Да и сам, если не вор, то уж точно подлец. Скольких растлил? Обманул? Обидел? Скольких водишь за нос? Каковы твои цели?
И сбоку – не река по имени Тойота, а поток просроченных кредитов, дорожных нарушений, неоплаченных штрафов. Пьяные, с купленными правами, вовсе без прав… Куда несешься ты, Русь, в бесконечном потоке? На стрелку? Дать взятку? Взять взятку? Везешь краденное? Или на обочине стремишься купить оральный секс за пятьсот рублей?
Впрочем, все это просто лирика, от чувств.
Х х х
У меня не было необходимости писать официальные письма от имени МВД, в каковых нуждался стажер Попов. Слава богу, за двадцать лет практических занятий по предотвращению преступности и прочих занятий я приобрел в Новосибирске множество знакомых из разных слоев и учреждений. Добрая женщина из телефонной компании за пять минут прямо по телефону предоставила нужные сведения, а именно, чем и кем интересовался Попов во время своего официального визита.
Позже встретимся с ней в кафе, выпьем вина, поболтаем о жизни. Это будет моей благодарностью за доброе отношение и авансом на будущее.
Х х х
Стажеры Попов и Игнатиков заявились в управление вместе. От них пахло свежесъеденными беляшами, что сразу вызвало во мне злорадные чувства. Оба невнятно поздоровались и намеревались занять свои места, но я велел стоять, где стоят, и обнаружил на лице Попова тень страха.
Несколько дней назад московские мажоры застукали меня с запахом беляшей. И чуть ли не все втроем по очереди гордо зачмырили (по-новому, залошили), что у них там, в Москве, есть уличные беляши считается худшим «западло» из всех «западл». Я тогда вовсе и не ел беляши, просто зашел в кафе на Центральном рынке к своему информатору и попутно пропитался запахом прогорклого фритюра.
– Беляши жрали? – Я сверлил взглядом вонючие фигуры, предвкушая реванш.
– Что из того? – С вызовом сознался Попов. – С каких пор это преступление?
Он, похоже, забыл свои недавние инвективы в мой адрес по тому же поводу. Вот, значит, как! В чужом глазу видим беляши, а в своем – беляшей не замечаем? Я веско произнес:
– Еда – не преступление, а образ жизни. Сегодня ты жуешь беляш, а завтра Родину продашь? Меня интересует, что вы делали…
И я называю время, когда из Центрального РОВД украли девушку.
Я вовсе не был уверен, что Попов имеет отношение к побегу. Более того, мне это казалось довольно смелым допущением. Допустим, стажер нашел свою возлюбленную, но это не означает, что он готов, ради романтического чувства, пойти на преступление. Тем более, невозможно обстряпать побег, считай, за сутки. Вряд ли он решился бы действовать в одиночку. А из знакомых у него здесь –двое московских однокурсников. У Витицина алиби, он весь день провел со мной. А Игнатиков не производит впечатления дурачка, готового по первой просьбе товарища броситься в безумное и небезопасное предприятие.