Стали не Богами, а полуживотными. И миллионы лет пришлось употребить на то, чтобы вновь подняться на человеческую высоту. Это случилось тогда, когда «семя Жены стерло главу змия». Когда вновь дан был закон, не рационалистический, а Божественно-императивный:
«Люби ближнего, как самого себя».
Люби. Без объяснений причин, почему и отчего. Люби. И будет агнец рядом со львом. Люби. И увидишь возвращенный рай…
И вот на наших глазах все повторилось.
Была заповедь Божия:
X. Не пожелай ничего, елика суть ближнего твоего.
Без всякого объяснения причин. Без «почему и отчего». Не пожелай! Ибо так сказал Господь.
Но мозгляки исползли из всех щелей. Как? Почему это «не пожелай»? А если я желаю. Нет, ты мне докажи!.. Как так?!
Эти мелкие букашки не могли уразуметь простейших явлений природы, а лезли: объясни им, как создался божественный синтез. Синтез всей бесконечной сложности человеческих отношений, выразившийся в законе «Не пожелай».
Объяснить? Но ведь чтобы можно было объяснить, надо, чтобы тот, кому объясняют, имел соответствующую подготовку. Объясни сапожнику, не знающему арифметики, астрономию! Как же можно людям, которые в этом смысле меньше сапожников, людям животнообразным, объяснить последнее звено длинной цепи сложнейших выводов духа?
И вот Дьявол пришел на помощь. Пошло умничанье. Пошли рядить вкривь и вкось. И создали рационализм. Вечный памятник Глупости, сложенный из крупинок Разума.
Как махровый цветок рационалистического скудоумия создался социализм Карла Маркса.
Не ощутив по крайней ограниченности высших духовных способностей (интуитивных) незыблемости заповеди «Не пожелай»; не будучи в силах (ибо сие и невозможно при ничтожности современных человеческих знаний) обосновать ее рассудочным, логическим путем, современный Карл Смелый возымел наглость создать свою собственную «обратную» заповедь.
Господь устами Моисея Законника сказал:
— Не пожелай…
А Диавол устами Маркса-Нечестивого возопил:
— Пожелай!..
Пожелай всего, елика суть ближнего твоего, и тогда будете, как боги… (социалистический рай).
Ну вот, — «пожелали»…
Результат?
Рая не получили. Богами не стали. Стали скотами, на которых пали неисчислимые беды…
А в конце концов?
А в конце концов возвращаются к заповеди Божьей.
Да, возвращаются! Ибо хотя с превеликими трудами, но с каждым днем все больше марксистская, коммунистическая власть становится на службу Моисея.
Где времена «грабь награбленное»? 1925 год смеется над этим «тактическим приемом» и над временем Прудона, оравшего:
— La propriete c’est le voll[17]
Прудоны, Марксы, Ленины явственно уходят в «позор небытия».
А Моисей с каждым днем растет, величественный, как та скала, из которой он выбил каменную скрижаль.
Вот он на стене, воплощенный кистью Васнецова, непоколебимый, тысячелетний.
X. Не пожелай!..
Золото блестит, твердя священные слова, среди многосложности запутанного рисунка вселенной. Здесь четыре стихии, здесь вся тварь земная. Здесь все травы, деревья и цветы, здесь гады, звери и птицы, здесь человек, здесь люди, здесь Ангелы и Архангелы… Здесь все чины небесные, здесь Матерь Бога, здесь Слово, здесь Дух, здесь Отец..
Здесь все…
Бескрайняя сложность, безграничное многообразие мира.
Как не запутаться, как не изнемочь в лабиринте цветов, форм, мыслей, чувств?
Но вот золотом сверкают путеводные слова:
«Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца Неба и Земли, видимым же всем и невидимым…»
Так твердит золото на стенах еще не понятого до конца этого чудесного храма.
Искрится оно в лучах солнца, горит:
«Верую, верую, верую»…
Господи! Верую во все: в видимое и невидимое! Прошедшее и будущее! И чаю воскресения мертвых «там» и «здесь»!
Аминь…
Когда я стоял там на хорах, с левой стороны, у алтаря, пришло двое людей: он и она.
Они осмотрели меня, потом он стал показывать ей.