— Ты — моя сестра, одетая в черное. Как ты можешь быть избранной?
— А зачем тебе она? Ты скучаешь по африканской жаре, Бакх?
— Я просто выбрал.
— Почему ее? Почему сейчас? Она уже вспахала для тебя виноградник, ты все получил от нее.
— Виноградник нельзя вспахать, сестра, одетая в черное.
— Но тебе удалось невозможное! Ты заставил их всех сделать это. Ты ничего не помнишь о себе, брат, одетый как попало.
Афродита с интересом слушала, стараясь не помешать. Она еще не видала Нику настолько взволнованной. Ей было интересно.
И тут Дионис сказал, как бы между прочим:
— Я все помню.
И отвернулся к зеркалу.
Елена пришла в себя.
Ей приснилось, как кто-то кому-то отрезает голову в полной темноте, и висящее на столбе тело, и слухи о зловещей пирамиде, она зажмуривается и вступает в коварные коридоры, и ожившее лицо Великого Рамзеса на его гигантских статуях, статуи, нехорошо усмехаясь, хором вопрошают: «Ты не понимаешь?» И еще ей приснилась пустыня, а затем остров посреди моря… Дальше приснился провал, время закончилось и началось вновь с перерывом. На острове посреди моря она была с этим вот ахейцем, недавно совсем незнакомым. И они в чем не знали недостатка на том острове. Ей привиделась некая женщина, светловолосая, тоже очень красивая, однако непохожая на нее до противоположности. И привиделось имя, начертанное на стене иероглифами в охраняющем овале. А закончился сон кораблекрушением, странно, она не знала о таком, ахеец хватался за щепки, чтобы добраться до одинокой скалы…
— Ты спасся? — спросила Елена.
— Что?! — отозвался встревоженный Одиссей. — Что с тобой?
Как могло присниться так много, если сознание отсутствовало так недолго?
— Твой корабль тонул… Ты выбрался на берег?
Одиссей взял ее голову руками и посмотрел прямо в глаза с близкого расстояния.
— Твои глаза изменились! — он отшатнулся.
Но Елена уже сама ощутила. Изменилось все. Изменился воздух, и вещи, и ее сердце, самое главное, оно больше не боялось.
Теперь она пригвоздила ахейца ответным взглядом.
И улыбнулась. Отныне Елена Прекрасная была свободна и счастлива.
— Ты тоже? — произнесла Афина тихо-тихо. — Почему так скоро?
Дионис не успел ответить.
— Если она твоя избранная, — вмешалась Афродита, — то наши избранные давно вместе.
— Но у нас договор! — резко повернулась к ней Афина.
— Я не отрицаю договор. Но я могу отвечать теперь только за своего Париса.
— Решать мне, — спокойно подтвердил Бакх.
Богини смотрели на него, образуя правильный равнобедренный треугольник.
В это время Парис вернулся домой.
— Так решай! — сказала одна.
— Только быстрее, — попросила другая.
— Я уже решил. Я предоставляю свободу.
— Кому?! — спросили обе сразу.
Дионис проследил, как Парис вступил в опочивальню и увидел там Одиссея.
— Я предоставляю свободу и силу своей избранной. А вы разве поступили со своими иначе?
— Ты же мечтал о двух женщинах, я уверена! О двух, а не об одной! Зачем тебе понадобилась одна? — не выдержала Афродита.
Дионис совершил странное. Он подошел к Афродите, осторожно приблизил палец к ее золотым волосам, чтобы увидеть сияние. Приблизился к Афине и внимательно оглядел ее.
— Вот! — удовлетворенно сказал Дионис. — Две женщины.
В комнате, рассчитанной на двоих, находились трое. Они не знали, что делать, ведь мужчины не имели права убивать друг друга.
Отчего-то Одиссей вспомнил, как у себя на Итаке однажды так же потерял сознание, ночью, пока жарил на костре мясо. И как не спал затем до утра, и как через несколько дней приплыл на острова Кефаллении вестник Атридесов.
И Парис, по стечению обстоятельств, припомнил, как пошатнулся и упал в лесу, без всякой очевидной причины.
А очнувшись, хотел заниматься любовью целое лето, сумасшедшее лето.
Но сейчас и Одиссей, и Парис нервничали, им было хуже, чем в гуще смертельного боя со слабой надеждой на победу.
Лишь Елена чувствовала себя естественно. Ей впервые было легко и весело в этом городе. Она только что начала жить. Первый вздох новой жизни.
Так бывает.
Вернее — так случалось в древности.
Песнь семнадцатая
Вожди ахейцев стояли перед своими кораблями, в начале лета едва не сожженными Гектором. Гектор был мертв, он был никем, его вообще не было, не осталось и пепла. Его убил Ахиллес. Ахиллес тоже был никем, и пепел тоже давно смешался с солеными водами моря. Убийцу Гектора убил Парис. О пепле Париса пока было рассуждать рано.