— Я не о том… — пробормотала Елена.
— Мне особенно не нравятся эти переглядывания Ники с наглым, дерзким, не знающим ничего святого… — продолжала Гера.
— Зачем ему что-то святое? — спросил Аид. — Он теперь это святое и есть.
— Джуна права, — поддержал Посейдон. — Они моложе остальных. Это опасно.
— Надо прекратить эту войну. Я понимаю: соблазнительно сделать ее невероятно длинной и героической…
— Разрушить Трою?
— Насколько возможно скорей. Немедленно!
Аид показал ладони из-под черного-черного плаща:
— Я умываю руки. Вот в его океане.
Посейдон помолчал. Потом сказал:
— Мы прекрасно знаем, что равновесие между греками и хеттами выстроено так, что Троя будет стоять века.
— И века ее будут осаждать, — согласилась Гера.
— И год за годом значение пяти молодых наглецов будет расти за наш счет. Ты это хотела от меня услышать?
— Я хотела услышать, что же делать.
Посейдон тяжко вздохнул.
— Джуна, — сказал он, — второго цунами в одном и том же море мне не простят.
Совсем в другом месте, но тоже далеко от Олимпа, где отдыхал Зевс, собрались втроем Аполлон, Афродита и Арес.
— Я слежу за ней беспрестанно, — говорила Афродита, и голос ее был далек от той нежно-беспечной манеры, к которой все давно привыкли. — Вот, например: «Мир еще так молод, а в нем уже столько пыли». Что это за мысли? Они так просты?
— Он руководит всеми ее мыслями и почти всеми движениями. Это ясно. Что тебя удивляет?
— Но я не руковожу всеми движениями Париса! У смертного есть чуть-чуть свободы! Я полагала, этим мы и отличаемся от прочих.
— Да, таков замысел Отца. Но может, он предоставил чуть-чуть свободы и всем нам? В том числе и ему, новому гостю.
Афодита сбросила одежду и грациозно изогнулась.
— Посмотрите на нас! На меня и на себя. Мы, трое, совершенство. Мы лучше старшей троицы. Но мы не желаем той изворотливой сложности, какую привносила в наш мир Ника и с какой явился этот. Мы трое — золотая середина.
— Я понял, — восхищенно сказал Арес. — Ты моя красавица!
— Они атакуют нас с двух сторон: нас попытаются отдалить от Отца, вышвырнуть Гера с Посейдоном, и пока мы будем отстаивать себя, нас потеснят юнцы, нахалы, мальчишка с девчонкой, которые вообще еще не боги!
Аполлон глубокомысленно молчал.
— Я думаю, они решат разрушить Трою, — предположил Арес.
— Может быть. Вы же оба знаете, я думаю редко. Но сейчас я думаю! Я думаю, что нам следует уйти…
— Еще вчера им всем было наплевать на войну с высокой тучки. Война была заботой одного Ареса. Каждый занимался своим: Фебби гармонизировал муз и высекал статуи, Джуна заставляла меня считать супружеские измены, Венчик не выходила из состояния оргазма. А что теперь?
Гермес предстоял пред Отцом.
— Он заставил их волноваться. Они всерьез обсуждают, как разрушить город смертных! Они неспокойны.
— ЧТО Ж, ОН СИЛЕН, ЭТОТ ЮНЕЦ. ОН МНЕ НРАВИТСЯ.
Парис насладился ею, и теперь она могла сказать ему то, что собиралась. Все изменилось, милый…
— Что это за ахеец? — спросил вдруг Парис.
Елена смотрела на него с прощальной нежностью.
— Нет, я понимаю, ты наверняка знала его раньше. Он, видимо, посещал дом твоего мужа. Бывшего мужа… — и, поскольку она молчала, Парис добавил нетерпеливо: — Менелая!
Он все-таки ждал какого-то оправдания: да, Афродита запретила ему убивать Одиссея, но ведь богиня не сказала, что в это время должна делать подаренная ею самая прекрасная девушка на свете.
Елена покачала головой.
— Все изменилось, милый, — прошептала она. — Трои больше нет. Есть только боги и мы.
— И что же? — не понял Парис.
— И все.
Ни в голосе ее, ни в выражении лица не было грусти.
Песнь двадцатая
Города на холме не стало, едва боги обратили на него внимание. Да-да, раньше они поглядывали вскользь, мимолетно, с трудом отрываясь от своего блаженства. Как только их заставили присмотреться, бессмертные нашли один выход для людей — смерть. Чтобы забыть о яблоке раздора, его надо не делить, а съесть.
Дионис сидел вдалеке от мира, погруженный в собственные мысли, рядом с леопардами и удивлялся: внезапно он вспомнил, для чего затеял эту войну, зачем свел два берега Эгейского моря. Ради страны Кемт и ее хозяина, властного, однако смелого человека; ради нескончаемо длинной реки, тянущей мутные воды, разбавленные крокодилами. Он, оказывается, хотел, чтобы Гекторы и Ахиллесы, пополам с Диомедами, не приплыли в один прекрасный день и не вытащили черноносые корабли в количестве 1186 (подсказано Гермесом) далеко-далеко на юге. Они бы легко развеяли песочную армию Рамзеса (есть даже имя!).