Синон сжался.
— Я знаю, зачем нужен дар Афине.
Приам, Парис, Антенор, Гелен, Лаокоон — все молчали.
— Ну, говори! — не выдержал хетт и ударил Синона в живот.
— Дайте клятву… — прохрипел Синон.
Приам поднял руку.
— Ты останешься жить. — Он обернулся, оглядел толпу и повторил громко, чтобы все слышали: — Он останется жить!
Синон расслабился и потерял сознание.
Кто-то побежал за водой. Когда он набирал ее, прямо из моря, этот кто-то услышал некий шум. Или ему почудилось движение там, вдалеке, в глубине. Море ожило. Но он не был ни жрецом, ни героем, он был слугой. Он просто принес воду и отряхнулся.
У самого берега, на дне происходила колоссальная битва, самая красивая, самая страшная и самая упорная битва Троянской войны.
Змеи длиной с пику Гектора, и даже больше, окружили океанского монстра, облепили его и вонзались зубами в непроницаемую броню. Панцирь был недоступен ни человеческим копьям, ни мечам, ни стрелам, ни огню. Он только не был рассчитан на эти зубы, а сердце монстра, его темно-синяя кровь не были рассчитаны на парализующий яд. Он разрывал падчериц Афины своими щупальцами, но достигая тела, одна за другой они вонзали, втискивали, вдавливали зубы и впрыскивали порцию.
Если успевшую змею монстр рвал пополам, то зубы ее оставались в теле, вцепившись насмерть.
Половина змей лишились долгих змеиных жизней.
Половина смертельной дозы яда плыла по щупальцам к диковинному сердцу.
Схватка продолжалась.
Синона облили водой, он открыл глаза.
— Зачем нужен дар Афине?
— Они осквернили ее храм. Ночью.
— Да, — вырвалось у Париса.
И прорицатель Гелен утвердительно качнул головой. Его слуга не соврал.
— Дар Афине обоюдоострый. Они вернутся. Если троянцы его примут, Троя будет неприступна для греков.
— А если нет?
— Если нет, гнев богини пройдет.
— И Трою можно будет взять?
— На кого пройдет гнев? Гнев на кого? — спрашивали кругом.
— Этот дар, он чтобы отвести гнев девы, — объяснил Синон. — Но я слышал, Калхант говорил, что он слишком смелый. Диомед был против оставлять это.
— Почему?
— Потому что, если троянцы заберут дар, Афина станет охранять Трою.
— Как же можно его забрать? — произнес Приам и еще раз внимательно осмотрел громаду.
— Ввести в город! — предложил некто.
И тут Лаокоон вскинулся, будто его взяли за шиворот и встряхнули:
— Это оскорбление Посейдону! Нет! О царь! Этого делать нельзя!
— Зависть… — пренебрежительно бросил Гелен.
— А ты как думаешь, мальчик мой? — спросил Приам, обратившись к одному лишь Парису. — Ты, убивший Ахиллеса, подскажи нам.
«Я была в храме Афины. Что ты там делала? Я занималась любовью с тем самым ахейцем. В храме? На полу…» Они осквернили храм. Это дар, чтобы отвести гнев девы.
«Если мы уплывем, вспоминай меня». Дар, чтобы вернуться.
— Я думаю, они ушли, отец. Я думаю, это правда.
Монстр опускался на дно, медленно-медленно, это было очень-очень красиво, это завораживало взгляд, если бы кто-то это видел.
И ошметки змеиных тел, перемешанные с ошметками оторванных щупалец, висели в воде, будто в пустоте среди звезд, а тяжелая кровь опускалась вниз темным слоем.
Афина победила, но у нее снова, как когда-то осталось две подруги, опять всего две. И она отправила их хоть как-то отметить торжество.
Люди закричали хором. Ни Приам, ни Парис не могли пока увидеть, что там происходит. Не понимал и Синон. Более того, в недоумении застыли во чреве коня, на деревянном помосте Одиссей, Сфенел, кулачный боец Эпей, Фоант, Тессандр и прочие, прочие.
«Что это?» — хотелось сказать Одиссею, но он знал, что спасение в молчании.
И каждому не терпелось спросить вождя, но каждый сжал зубы и скрепил волю.
Две невиданных размеров змеи, блещущие на солнце медной чешуей ползли из моря. Но ползли они со скоростью брошенного копья.
Люди побежали. Парис посадил Приама на колесницу — колеса застряли в песке, никто бы никуда не успел.
Чудовища настигли Лаокоона. Жрец выхватил меч, который принес на берег неизвестно для чего — меч исчез в пасти. Одна змея скрутила кольцами сразу двоих сыновей Лаокоона, вторая душила отца.
Прорицатель Гелен и избитый Синон прижались друг к другу, только чтобы спрятаться от кошмара.
Никто не ведал, что гораздо больший, непредставимый кошмар сейчас тонет, что силы этих, видимых созданий были почти полностью отданы бою с ним и что явись он перед ними, единственный, кого кошмар не тронул бы наверняка — был бы Лаокоон, жрец Посейдона.