Ба лежал, Мес-Су стоял над ним, сжав огромные кулаки.
— Ты не должен стыдиться или бояться своего брата. Тем более что ты не сказал мне, кто он. Что такое отступник?
— Солнцепоклонник, — с неприязнью выдавил из себя Мес-Су.
— Слуга Атона? — переспросил Ба.
А еще через день Мес-Су согласился познакомить Ба-Кхенну-фа со своим отверженным братом.
Со времен Эхнатона, Аменхотепа IV, проклятого правителя Черной Земли, прошло около сотни разливов, около сотни посевов и около сотни жатв. Его не следовало помнить. Его нужно было забыть.
Как он мог?!
«Ты в моем сердце… Ты — единственный, только ты создаешь тысячи и тысячи существ… Ты создал каждого человека равным брату его…[47]»
А Пта, Тот, Себек, Хатхур, Гор, Сехмет, Анубис?! А Осирис, Изида, Шу, Тефнут, Амон-Ра?! А многие, многие еще? А жрецы их всех?!!!
Храмы Ипет-Рес и Ипет-Су, величественные, прекрасные, — ни к чему? Немыслимо! Но так сказал Великий Дом. Он не побоялся превратиться в ругательство для потомков. Ба чувствовал общность.
Эхнатон выглядел уродцем в тех настенных рельефах, что не успели уничтожить. Обладатель тонких ручек и узкого, нечеловеческого лица встал один против всех, шутка ли — против Амона-Ра… да против всех. И тогда солнце протянуло к нему ласковые лучи! Ба хотелось чувствовать общность.
Аменхотеп IV, угодный Атону, сотворил чудо смелости. Даже дерзкий Ба был не в состоянии представить себе его душу. Возможно, Аб-Кхенну-ф постиг бы… Кем надо быть, откуда явиться, чтобы объявить поход низложения богов? И сказать: «Это ненастоящее. Настоящее — вот».
Эхнатон бросил дворцы, покинул города. Он построил новый город в пустыне, из ничего. Должно быть, прекраснейший город — Ахетатон. Ба бродил по развалинам. Вместо угрожающих звериных голов солнце тянуло руки, но встречало пролом в стене.
Тогда, в Ахетатоне, среди того, что осталось, в пустоте и безмолвии, Ба поймал редкое ощущение. Пожалуй, точнее всего это можно определить как аромат истового счастья. Аромат тонкий и исчезающий. Тем притягательней он и острее…
Ба показалось, что изгиб губ выражал насмешку.
— Ты нашел ответ на вопрос, над которым я бился всю жизнь?
— Да, о Великий Дом.
И снова они пошли в сад. Рамзес воспроизвел длинную борозду с треугольником наверху.
— Говори.
— Известно ли тебе, о Великий Дом, что у твоего верного Мес-Су есть брат?
— В стране Кемт у всех есть братья и сестры.
— Известно ли тебе, о Великий Дом, что в стране Кемт по-прежнему есть люди, которые верят в бога Атона? И в то, что он один?
— Солнцепоклонники, — презрительно бросил Великий Дом. — Дальше.
— Известно ли тебе, о Великий Дом, кто брат твоего верного Мес-Су?
— Солнцепоклонник, — предположил Рамзес. — Их особенно много среди потомков гиксосов. Зачем ты выдаешь тайну Мес-Су? Он все равно незаменимый боец. От тебя мне нужен ответ на вопрос.
— Это начало ответа, о Великий Дом.
И Ба-Кхенну-ф замолчал.
Гиксосы вторглись в дельту очень давно. Они на пятьсот лет опередили Рамзеса, в этом им повезло. Прежде чем их прогнали, Хапи успел разлиться полторы сотни раз. Но прогнали не всех: Яхмос победил вождей и отобрал власть над севером, однако тысячи осевших, занимавших подчиненное положение азиатов лишь поменяли хозяев. Будучи чужими, тем паче проигравшими, они хочешь не хочешь исполняли роль жителей второго сорта. Черная Земля, долина реки все равно кормила лучше любого другого места, они не спешили за единоплеменниками. Азиаты в дельте да еще нубийцы на юге были в Кемт своими чужаками.
Когда Эхнатон перевернул представления, ему понадобились люди, которым нечего терять. Эхнатон никого не искал. Он светил наподобие бога Атона, ни о чем не думая, непрерывно радуясь, и люди, которым было нечего терять, и люди, которые не боялись терять, сами шли на свет. Гиксосы, наполовину переставшие быть гиксосами, забывшие прошлое, восприняли учение Эхнатона глубже и быстрее. Им ведь не приходилось отвергать для этого тысячелетние традиции, им не приходилось выбирать между жрецами Ра-Херу-Кхути,[48] Осириса, Изиды — и одним божественным сыном.
Коренные жители Кемт рассказывали о жене Эхнатона, сирийке Нефертити, похабные анекдоты. Для азиатов она была прекраснейшей, лучше их лучших любовниц, и то, что она сирийка, выглядело неоспоримым достоинством.
После смерти Эхнатона, Нефертити и их дочерей, после разгрома нового культа жрецами старого мира немногие сохранили верность истине. Ахетатон начал пустеть. Соколо-львиные, шакалисто-крокодильи образы сожрали прекрасный лик Нефертити, юный Тутанхатон был вынужден сменить имя на Тутанхамон.
48