— Она дочь самой красивой рабыни и самого красивого раба. Я свел их семнадцать лет назад. Потом я воспитал ее. Я ждал такого, как ты.
— Для чего, Нетчеф?
— Для того, чтобы хоть когда-нибудь, хоть под конец жизни увидеть своими глазами двести тридцать шесть дебенов серебра сразу.
Ба хмыкнул. Надолго воцарилось молчание.
— А те три красавицы, — разорвал тишину старик, — помогут мне его унести.
Ба проснулся с ощущением счастья.
Он лежал, уткнувшись носом в ее плечо; он прикоснулся губами, потом отстранился, посмотрел… Ему хотелось и не хотелось просыпаться; хотелось, потому что, возвращаясь в реальность, он возвращался к ней; и не хотелось, потому что во сне он тоже видел ее, во сне продолжался вчерашний лучший на свете вечер, переходящий в лучшую из всех пережитых ночей.
Ба словно очень долго бежал и уже привык, ноги сами справлялись с усталостью и трудной дорогой, без его ведома, — и вдруг остановился. И с разбегу врезался в это плечо. И в эту грудь. Прямо губами в сосок. В какой, правый или левый?
Сначала левый, затем правый. Он повторил движения.
Надо было все-все ей рассказать, все свои приключения, беды и радости, извилистую свою тропинку пересказать до поворотика. Надо ли?
Незачем.
Он ведь уже рассказал обо всем в храме Хатхур.
Надо было узнать ее имя. Вот что!
— Как тебя зовут?
— Так, как ты назовешь.
— У тебя нет имени?
— Мое имя принадлежит тебе.
Пока Ба видел перед собой ее губы, неуловимую улыбку, ему было трудно думать и осознавать смысл слов.
— Ты принадлежишь мне, — сказал он, вслушиваясь.
— Я принадлежу тебе, — повторила она.
Это звучало прекрасно.
А что, кроме радости?
Торговец вожделением Нетчеф теперь настоящий богач Кемт. Дорога к трону Осириса для старика открыта, серебро перекочует к жрецам да мастерам мумий. Рамзес лишь нахмурился и спросил: «Итак, ты обещаешь?» И Ба ответил: «Я чувствую успех, о Великий Дом!»
Зачем он так сказал? Он действительно был уверен в успехе в тот миг? Сейчас и не разберешь…
Неуловимая улыбка.
Он будет любить ее всегда, не останавливаясь; оказывается, он искал именно ее в пирамиде Хуфу. Нетчеф ждал такого, как он, дурачка, недоумка из знати, и считает себя в выигрыше, он продал Ба страсть, а сам получил вечное существование, отсутствие смерти. Но Ба всю жизнь искал именно ее (как же тебя зовут?) и некуда больше спешить, мчаться, глотать пыль, можно лежать, любуясь…
Неправда.
Она не может без имени. А имя так просто не выдумаешь.
И Ба-Кхенну-ф понял, что ему предстоят новая дорога и новая пыль. Туда, на север. Это он вчера пообещал Рамзесу. И посреди многих будущих смертей там прячется настоящее отсутствие смерти. Старик Нетчеф прогадал. И в поисках имени для нее…
Но ты же должен научиться отказываться!
Зачем?! А если я не хочу?!!!
— Кто-кто нужен? — переспросил Рамзес.
— Человек, знающий и нашу речь, и хеттско-эгейский диалект.
— Раб?
— Лучше раб.
— Хеттский… Эгейский…
— Велусса, — пояснил Ба.
Рамзес глянул на него с явным нескрываемым удовольствием.
— Трудно понять: ты больше мудр, хитер или жаден?
— Больше всего я предан тебе, повелитель. Еще мне нужен кто-то из народов моря.
— Откуда именно? Они встречаются в разных местах.
— Откуда-нибудь. Мы мало знаем о них, повелитель.
— Даже меньше. Они то ли бродяги. То ли нет.
— Этот, из народов моря, он должен понимать нашу речь. Как и первый.
— А зачем тебе двое? — поинтересовался Великий Дом. — Все варвары с севера, так или иначе, понимают эгейские слова.
— Мне нужно владеть их языком так, словно я один из них.
Рамзес помолчал.
— Это гораздо дальше, нежели Палестина, советник.
— Да, о Великий Дом, — ответил Ба. — Еще та девушка… Двести тридцать шесть дебенов серебра… Она будет изучать язык народов моря вместе со мной.
Рамзес задумался.
— Твой план мне пока непонятен.
— Я объясню, — сказал Ба. — Чуть позже.
Нашли колха.
Колх был избитый временем, вступивший в него, во время, лет шестьдесят назад, раньше Рамзеса. Он говорил по-хеттски, и на эгейском наречии народов моря, и на промежуточном диалекте, который использовали в Велуссе; иногда он заговаривался по-колхски, а на языке Кемт объяснялся получше некоторых сынов Черной Земли.