Парис протянул ей руку, она вложила в нее свою.
— Я не вернусь!!! — сказала Елена.
И почему-то заплакала.
— Кассандра…
— Что?
— Троя выстоит?
— Я не знаю. Зачем ты спрашиваешь, я ничего не знаю.
— В твоей сказке город держался десять лет. Это много. Мне хватит.
— Мне кажется, она не любит тебя.
— Она бросила все для меня.
— Я боюсь ее, Парис.
— Глупая. Все хорошо. Все будет хорошо. Столько лет впереди. Я еще не прожил свою жизнь, но уже могу сказать: она превосходно придумана.
— Кто-то постарался, Парис…
Ночью Парис поднялся на стену.
Троянцы спали на удивление крепко. Ничто не мешало им превращаться каждую ночь в недвижимых кукол: ни страх, ни любовь, ни смерть живущих рядом — ничто.
Парис смотрел во тьму. Где-то за морем спали Менелай, Тиндарей, Нестор, Агамемнон, еще многие. В городе спали Приам и Гектор, Эней и Деифоб. Лежала на боку, свернувшись калачиком, Кассандра, глаза ее были закрыты.
Огромная масса спящих тел вне и внутри города представилась Парису.
Он стоял на стене, окруженный темнотой. Он почти не сомневался, что басилевсы придут.
Сзади, за его спиной, в его доме находилась Елена. Она не спала.
Впереди была еще половина ночи.
— Вот оно счастье! — тихо проговорил Парис.
Антистрофа
Смерть похожа на искренний смех.
Так сказал супруг мой, выпроводив наконец с Олимпа вдребезги пьяного Индру.[61]
Что ж, и эта истина пусть будет частью мирового порядка.
Порядок!
Индре не следовало пить нектар, а супругу моему совсем не следовало жевать листья сомы.[62] Но ведь он не желает меня слушать! Порядок нарушен, и через тысячу лет будущий победитель, юный и прекрасный, не исполнит заветную мечту, не дойдет с фалангой до восточного океана, споткнется, натолкнувшись на Индию…
Нехорошо. А все из-за того, что Индра испробовал наш напиток, все из-за того, что принес на Олимп дурманящее небожителей растение.
Смерть, сказал он, похожа…
Почему нас, бессмертных, так интересует смерть?
И как это смертные умеют о ней забыть?
Помочь человеку может лишь тот, кто готов его убить и принять на себя бремя вины. Это высшая, бескорыстная помощь.
Так сказал брат моего супруга.
То есть помогает тот, кто дарит людям искренний смех? Так получается?
Тогда в Пантеоне не хватает одного бога — бога смеха. Потому что ни Аполлон, ни Гермес, ни Афродита… Может быть, супруг мой? Нет, он тоже приносит слишком серьезную радость. Значит, если две истины верны, то одного бога точно не хватает.
Этого я никому не открою.
Кавказ висел между небом и землей, так, будто у этих гор не было подножья.
— Не буду скрывать, я не слишком люблю тебя, титан. Да от тебя и не скроешь.
— Ты мой главный антагонист, Джуна.
Мы стояли на краю пропасти. Он раскачивался на пятках, и казалось, что вот-вот низринется туда, в бездну.
— Лишь покой и благость могут принести счастье этому миру, — произнесла я, закрыв глаза.
— Твой супруг, возможно, услышал бы меня. Он хотя бы теоретически способен меня понять. Ты — никогда.
— Я принимаю все разумное, — возразила я.
— Нет. Ты стоишь на страже неизменности. Ты нужна, Джуна…
— Видишь! Даже ты признаешь, что я необходима. Что такое свобода? Абсолютная свобода — это уже хаос. Значит, свобода вечно стремится к хаосу. А на что сдался тем же смертным мир без правил?
— Ты нужна, Джуна, но без противовеса ты станешь ужасом…
— Титан! Я даю счастье! Бешеная страсть — это не счастье. И жажда убийства тоже далека от него. И сочинение песенок… И охота в лесах, и муки беременных женщин. И жар кузниц, и руки в глине — не счастье. И вечная боязнь торговцев, их алчные глазки… А уж о гнутых спинах земледельцев и говорить нечего…
— Ты не упомянула еще Нику для полного перечисления.
— Ника — это совсем не благость. И она для немногих. Я же забочусь обо всех!
Мы помолчали.
— Ну что хорошего было от Геракла, скажи мне? Что, титан?! Убийства и разорение…
— Ты ведь не любишь покидать Олимп. Зачем же ты пришла сюда, Джуна?
— Разве ты не ждал меня, титан?
62