Гермес направил жезл и твердая скала треснула.
— Мира нет, Бакхус. Есть мы.
— Я знаю… я видел… я рад, что ты навестил меня.
Гермес вздохнул спокойнее. Что ни говори, а минута была торжественней некуда.
— Я оказываю услуги бессмертным, — сказал он. — Например, общаюсь с людьми, когда необходимо. Остальные это не очень любят. Я имею в виду, в прямом контакте.
Сидящий, кажется, внимал.
— Вообще я в пантеоне самый откровенный, — продолжил Гермес, не моргнув. — Мне не за что бороться, как и Гефесту. Мы нужны, вот и все. Но Гефест никогда не сдвинется с места. Так что один я могу дать тебе совершенно бескорыстный совет, который так кстати в момент начального недоумения.
— Давай, — сказал собеседник.
— Прежде всего ты должен однозначно избрать пантеон отца нашего Зевса. Это главный совет. Если, конечно, ты не желаешь стать богом-одиночкой.
Гермес выдержал паузу.
— Одинокие боги тоже есть. Но недолго.
— Ты еще трезвее прочих… — заметил новичок.
Гермес взмахнул жезлом: трещина в скале исчезла.
— Видишь ли, я математик. Я люблю строгость суждений. Элементарный расчет показывает, что тебе выгоднее быть с нами. Привести доказательства?
— Нет.
— Тогда это будет называться аксиома. Если бы ты захотел доказательств, то мое суждение было бы теоремой. Собственно, вся разница. Потому что хоть так, хоть эдак оно верно.
— Ты меня намного старше?
— Я тебя вообще не старше. Мы живем вне времени.
— А это? — он указал вверх, где солнце поднялось уже довольно высоко.
— Это допущение. В нашем случае время стремится к бесконечности. Его все равно что нет.
Гермес начертил жезлом в воздухе огненный цилиндр, в него вписал не менее огненный шар.
— Хочешь, я расскажу тебе, как относится объем одного к другому? Это сложная задачка.
— Нет.
— Правильно. У каждого свои сущности. Тебе надо избрать пантеон — я говорю о Зевсе, — и выбрать свои сущности. Вернее, назвать. Ты их выбрал, даже если не помнишь.
— Я помню.
— Вряд ли. Возможно, осознаешь заново. Вряд ли ты все помнишь. Но не думай об этом. У тебя минимум пятьдесят лет, а не исключено, что и все сто, когда тебе нечего опасаться. Ты входишь в игру. До начала следующей эпохи есть время…
— Время, которого все равно что нет?
Гермес смахнул цилиндр вместе с шаром.
— Я собирался предложить тебе объединить усилия. Вместе мы значили бы больше.
— Если времени нет, значит спешить некуда.
— Но ты же не будешь сидеть на этой скале? Один так уже потерял вечность!
— Мне здесь нравится.
— Немудрено!
— Почему? В твоих словах противоречие…
— Где-то здесь ты впервые понял кое-что о бессмертии.
— Когда?
— Неважно. Был такой миг.
Вседозволенность наталкивалась на преграду, на некое незнание. Он видел, как устроен мир вокруг, или его посетила очередная иллюзия, гораздо устойчивей самого мира, но он не мог определить истоки самого себя — откуда он взялся.
— Вот-вот! — сказал Гермес. — Это наше, божественное чувство. Защищает твою душу до поры. И не вспоминай.
— Зачем ты пришел ко мне?
— Потому что мы, боги, должны заботиться друг о друге.
— Сейчас ты скажешь: нас не так много.
— Нас не так много. Ты прав.
— И кто желает стать моим… — он вновь наткнулся на преграду, какое-то одно слово не давалось: в нем скрывалась забытая память.
— Братьями и сестрами. Я готов стать твоим братом, Зевс отцом, Афина сестрой…
Гермес уже оставил промелькнувшую было тщетную надежду: ни музой, ни фавном этот новый не будет, он вторгнется в число двенадцати, и согласится ли остаться тринадцатым или вытолкнет кого-то на окраину служебных ролей пантеона — большой-большой вопрос.
— Неужели все хотят меня видеть?
— Ну-у… Как тебе сказать, честно? Мы тебя еще совсем не знаем. Только по косвенным данным.
— Я могу уже назвать сущность.
Перед ним пронеслось видение, маленькая картинка с огромным количеством подробностей — из-за ее размера и мимолетности образа он рассмотрел ничтожную часть. Людей становится больше, и больше, и больше, одиноких скал нет, и спрятаться некуда, их даже не шестьсот тысяч, и даже эта гора, далекая, всеми забытая, будет близка чуть ли не каждому, на нее ежедневно ползут вереницы паломников, сами не понимая для чего, людей слишком много, это сейчас, в блаженный век, их достаточно, в самый раз, ловите момент, бессмертные…
Гермес спросил:
— Вино и женщины?
— Нет.
— Как нет? — самодовольная маска всеведения испарилась.