Похоже, слово «дерзить» произошло от его имени. Вести себя как Терсит — «терсить». Его ославили в веках подонком и негодяем. Между тем, возможно, он тоже искал бессмертия, он нашел свое НЕЧТО, без чего не пускают к богам. Нечто совсем новое… И даже попал в поле зрения Кассандры, отпечатался в «Илиаде»: имя сохранилось в списке.
Это был первый демократ в истории человечества. Отец демократии, не меньше. Его НЕЧТО не приобрело сторонников в древнюю эпоху. Терсит опередил свое время примерно на 800 лет.
Народу казалось смешно возражать басилевсам словом, а не силой. Басилевсы попросту били Терсита, несколько раз покалечили, но он снова подымал голову, снова говорил… Убили его в один день с Ахиллесом.
Чтобы понять чужой бой, надо почувствовать его своим.
Вот ты смотришь на ворота, Ахилл, ты ждешь, когда же они откроются, ты не умеешь ждать и не способен дождаться, тебя не тревожит ветер с моря, ты не замечаешь его, и, не выдерживая, ты бежишь вперед, обгоняя преданных твоему отцу Пелею воинов.
Они привыкли, что ты убегаешь, тебя за то и прозвали быстроногим, ты не очень хорошо бегаешь, но ты нетерпелив. Это введет в заблуждение исследователей твоего образа. Они запутаются в вопросе, как так быстроногий Ахилл не смог догнать Гектора, и даже произведут на свет знаменитую математическую загадку: «Почему Ахилл никогда не обгонит черепаху?»
Ты крайне нетерпелив и невоспитан. Ворота натужно отворяются, твои глаза увидели бы хеттов, если б не солнце. Солнечный свет мешает тебе, он с детства мешал тебе, а особенно ненавистен стал после гибели Патрокла, твоего единственного друга.
Ты бы убил солнце, но оно далеко.
Потрясая копьем, ты не думаешь о смерти, подхалимы убедили тебя, что ты неуязвим. Но хетты опасны не диковинным оружием, о нем ты мало что слышал. Хетты опасны тем, что мало слышали о тебе, Ахилл, сын Пелея.
О ужас, они не боятся тебя!
Солнце бьет по глазам, и первый бросок неудачен. Копья направлены и в тебя, ты поднимаешь щит… Вот это лучше: отражаясь от полированной медной поверхности, солнце делается твоим помощником. Солнечные зайчики разлетаются, словно дротики. Ты сверкаешь впереди всех, и жертва сама спешит к тебе.
Ты приманка, Ахилл, ты вступаешь в поединок, опережая мирмидонян, но они следуют второй волной, девятым валом, кто как, именно их удары накрыли Гектора, это ваша тактика. Мирмидоняне и хетты сшибаются, месть на месть, мертвый Патрокл и мертвый Сарпедон.
Страсть на страсть. Поздняя любовь Пентесилеи и болезненная — Ахилла.
Темная фигура, солнце бьет ей в спину, ты видишь силуэт, силуэт поднял копье и одновременно щит. Так бросать неудобно, ты усмехаешься, Ахилл, ты хочешь сломать этот темный силуэт. Твой удар наконец-то точен, что-то перегибается пополам, а ты еще и не выпустил копье, ты бьешь второй раз и повторным ударом опрокидываешь это наземь.
— Ты убил женщину, трус! — кричит хетт, дикий выговор, какие же они варвары.
Она лежит, и солнце, до того очернявшее ее, теперь высвечивает золотые волосы. Тебе она кажется прекрасной, потому что она умирает. Вы с Патроклом любили умирающих женщин, даже больше, чем умирающих мужчин.
Посреди схватки ты бы овладел ею, ты ведь не дикарь, не варвар, тебе доступны удовольствия воина. Ты бы скомандовал мирмидонянам, и они бы прикрыли твою спину. Они бы поняли тебя.
Ты бы заглянул ей в глаза, это было бы последнее, что она бы увидела, и она ушла бы к Аиду, унося тебя как послание Патроклу.
Но этот Терсит…
Ты редко удивляешься, но сейчас ты слегка удивлен, Парис. Тебе некому мстить, и не хочется. Он тебе надоел, и только-то. Но что есть в твоей жизни серьезней твоих прихотей, Парис?
Тебе он сильно надоел.
Ты думал, строй хеттов расступится, и ты выступишь, ты окликнешь его, тебе все равно, но пусть он знает, кому именно он больше всех надоел.
Тебе безразлично, что скажут длинноодежные троянки, назовут ли тебя трусом, будет ли у вас поединок или охота на Ахиллеса. Тебе все равно, и в этом твое преимущество перед Гектором. Ты не собираешься превращаться в жертву, никогда, ты намерен нынче же ночью вывести Елену на стену и любить ее, любить, как никто, глядя на луну и, может быть, на погребальный костер вдалеке.
Ты не ищешь славы. Что ты будешь с ней делать?
Тебе не хочется пятнать убийством имя Афродиты, и потому ты призываешь Аполлона.
— Ну? — взываешь ты. — Ради Кассандры!