Растерявшись, она попыталась сымпровизировать:
– Бел Кауфман – выдающийся представитель… то есть выдающаяся…
– О Бел Кауфман, – перебила ее Виса, – мы говорили, – она бросила короткий взгляд на украшавшие ее тонкое запястье квадратные, почти мужские часы, – восемь минут назад. И, Лиу, как вам в голову пришел этот омерзительно канцелярский «выдающийся представитель»? В разговоре о литературе такое просто неприлично.
– Простите, Вера Сергеевна! Я… извините, я задумалась.
– Вот как? Надеюсь, вы понимаете, что дополнительно повторять я не стану? – Она еще и улыбалась, грымза! – Придется вам освежать память с помощью конспекта… Или вы предпочитаете дополнительные занятия?
Этого только не хватало! Дополнительные занятия были платными – а мать и так из сил выбивается, пытаясь концы с концами свести. И к чему это упоминание конспекта? Ох, не к добру…
Господи! Вот влипла-то!
Почему, почему Виса именно к ней прицепилась, почему не к Ксюше, не к Борьке (болтал на уроке), не к кому-нибудь еще? Зачем она вообще… цепляется?
Вон как глядит – у, стервятница! Почуяла, что можно назидательную порку устроить. Сейчас примется: а что вы помните по теме урока, а покажите-ка вашу рабочую тетрадь…
А там вместо свеженького конспекта – свеженькая карикатурка. Вроде как иллюстрация к этой чертовой «Вверх по лестнице», только вряд ли Белинской подобная самодеятельность понравится. И ведь карикатура-то злющая… Черт, черт, черт! С нее станется и к директору Мию отправить – с тетрадочкой наперевес. А там…
Илларион, конечно, отличный дядька. И всегда готов вникнуть, с бухты-барахты оплеухи раздавать не торопится. Но хамства не потерпит. А рисуночек-то, как ни крути, хамский. Хотя, в сущности, мелочь.
Не отчислят же ее из-за такого пустяка! Или… могут? Господи, неужели придется вылететь из школы – из такой школы! – перед самыми экзаменами? Или смилуется, не отчислит? Господи, зачем, зачем она это нарисовала? И почему не замазала? Надо быстро… Но рука словно онемела. И вся Мия застыла – как птичка, которую гипнотизирует подползающая гадюка: длинное гладкое тело стремительно приближается, а птичка не то что шевельнуться, моргнуть не в состоянии…
Глаза Белинской спокойны, в них нет ни гнева, ни раздражения. Ну да, с чего бы – Мия, «такая хорошая девочка, такая старательная», сейчас просто под руку попалась, в назидание прочим… тем страшнее будет реакция, когда Виса увидит рисунок. И все, вся последующая жизнь окажется в один момент перечеркнута! Если Мию сейчас исключат – а ведь могут, могут! – все рухнет! Что же делать? Что?!!
За широким, чисто промытым окном царил неправдоподобно теплый для Питера апрель. Липы уже окутались бледно-зеленой листвяной дымкой. По тротуару, чуть вихляясь, катил юный велосипедист – в ослепительно-оранжевой футболке и коротких, до колена, штанах. Велосипедный руль пускал солнечные зайчики, мальчишка от восторга чуть не подпрыгивал на седле.
У Мии никогда не было велосипеда. Жили небогато, какие там велосипеды – не до баловства. Впрочем, она почему-то никогда и не хотела. Она мечтала, что у нее будет машина! Надо только закончить школу, поступить в универ (из их школы все поступали, куда намеревались), начать подрабатывать репетиторством (из нее получится отличный репетитор!) – и все исполнится! Она снимет квартиру (даже если сперва с кем-то в компании, ничего), накопит денег – и купит машинку! Маленькую, юркую, непременно бронзового цвета…
И вот сейчас все эти сияющие – и притом реальные! реальные! – планы должны рухнуть в один момент!
Время стало тягучим – как смола. И она, Мия, – как мошка, увязшая в этой смоле. Ни пошевельнуться, ни вздохнуть, ни хотя бы крикнуть… ладно, пискнуть хотя бы: простите, Вера Сергеевна! Да только та уже нацелилась устроить публичную экзекуцию (и ведь не со зла, а так, чтобы не расслаблялись), теперь ее не остановить…
Глядя на неотвратимо приближавшуюся Вису, Мия представила, как внутри головы, за выпуклыми костями черепа, серая морщинистая масса – мозг – собирается в кулак. И – бьет Вису под коленки! Споткнись, споткнись, споткнись, твердила Мия, чуть прикрыв глаза (словно бы от смущения) и сжимая ладони так, что ногти больно впивались в мягкое. Вот… вот сейчас… каблук зацепится…