Мы расстались.
Первой моей заботой на следующее утро было осмотреть чердаки, крышу и громоотвод в доме Руслановых. Но самый тщательный осмотр не привел ни к каким результатам. Чердак никогда не запирался, но на него редко входили.
Немудрено, отзывались все домашние, если бы кто прошел туда незамеченным и пробыл там хоть двое суток, спрятавшись за сложенной в груду сломанной мебелью. Признаков каких бы то ни было следов не было ни на крыше, ни на чердаке. Дом имел с двух сторон подъезды, навесы которых были очень невысокими. Могло быть верным и предположение Кокорина: убийце легко было взобраться на крышу при помощи этих навесов и громоотвода, тем более, что дом угловой и выходит на две улицы.
Возвращаясь домой пешком, я встретил отставного майора Боброва. Я его знал очень мало, встречаясь с ним только в клубе и в других собраниях.
— Здравствуйте! Вы, кажется, не были третьего дня у Русланова? — спросил я у него.
— Да, не был, я ездил в свое имение. Скажите, пожалуйста, что за странное происшествие? Трудно поверить даже тому, что рассказывают.
— К несчастью, убийство действительно совершилось. Слух об этом разнесся уже по всему городу и, наверное, достиг даже Петербурга. Но, извините, мне некогда, тороплюсь. До свидания!
— Да расскажите по крайней мере, в чем дело. Я сейчас из деревни и ничего положительно не знаю.
— Некогда. До свидания!
Но Бобров настаивал, схватил меня под руку и пошел со мною.
— У меня в доме тоже случилось престранное происшествие. Три дня назад у меня похитили одну вещь. Сегодня приезжаю, похищенная вещь на своем месте!
— Значит, ее вовсе не похищали. Видно, вы сами или кто другой из домашних переставил или переложил эту вещь на другое место — вот и все.
— Да нет, вовсе нет! Престранное происшествие.
— Что же именно у вас было похищено и возвращено таким необыкновенным образом?
— Ну, что бы вы думали? Деньги?
— Ничего я не думаю. Вот мой подъезд.
— Нет, слушайте только: у меня была похищена бритва!
— Как бритва?
— Да так. Третьего дня утром, собираясь в имение за 30 верст, я хотел взять с собой бритвы. У меня их две штуки в одном футляре. Одну я отдал править еще на прошлой неделе, другую оставил в футляре. Открываю ящик, беру футляр — он пуст. Что за оказия! Рылся, рылся: нигде не мог найти. Так и уехал без бритвы. Сегодня приезжаю назад — бритва на своем месте.
Мне начинала надоедать такая болтовня. Я сказал Боброву:
— Ну, что же тут удивительного? Вероятно, лакей ваш брал бритву, чтобы побриться, и затем положил ее на место.
— Он никогда ничего не трогает, да у него и свои есть.
У моего подъезда стояло много экипажей.
Видя, что меня ожидают, я торопился проститься с Бобровым. Приемная моя была наполнена мужчинами и дамами. Все просили отпустить их скорее.
Всю остальную часть дня я провел в допросах.
Вечером прибыл Кокорин. Он мне передал, что сделаны нужные распоряжения. Между прочим, всем портным было секретным образом приказано немедленно дать знать, если кто принесет к ним для починки коричневое платье с оторванным куском от полы. Тут же мне была подана телеграмма, которою петербургская полиция извещала меня, что модель диадемы находится действительно у ювелира Фаберже и будет препровождена ко мне по почте. Утомленный расспросами, я простился с Кокориным и лег спать.
Дня через два мною были окончены допросы гостей Русланова и всех живущих в его доме. Расспросы не привели к новым открытиям, а только подтвердили то же самое, что мне было известно и в самую ночь убийства.
Полицейские чиновники ежедневно приходили ко мне, но, увы, при всем своем усердии они не могли обнаружить ни одного нового факта.
Слухи в губернском городе распространяются с быстротою молнии и, обыкновенно, с тысячами видоизменений. Когда мною была получена модель диадемы, не знаю каким образом, но все немедленно заговорили об этом. И у меня дома, и на улице, и в гостях, и в клубе ко мне приставали с вопросами: «Правда ли, что нашли диадему? У кого она найдена? Кто убийца? Говорят, его поймали на варшавской железной дороге в то самое время, как он хотел скрыться за границу?»
Мне до того надоели все эти расспросы, что я заперся у себя дома и никуда не выходил.
День проходил за днем, а дело ни на шаг не подвигалось. Ни следственные осмотры, ни допросы, ни полицейские разведывания и розыски — ничего не помогало. Кокорин все так же ежедневно приходил ко мне, но уже все предположения его были высказаны, обдуманы и пересужены. Воображение его все рисовало ему где-то скрывающегося убийцу с порезанной рукой. Но напрасно расспрашивал он докторов и аптекарей, ни от кого для раненой руки за помощью не присылали. А между тем как наши усилия оставались тщетными, между тем как я, к ужасу моему, уже предвидел, что дело об убийстве Руслановой будет присоединено к числу неразъясненных уголовных процессов, печать далеко разнесла известие о таинственном событии 20-го октября. И в русских, и даже в иностранных газетах появились статьи под заглавиями: «Необыкновенное убийство», «Трагедия на балу», «Адский бал» и т. п. Некоторые газеты постоянно возвращались к этому событию, иронически отзываясь о деятельности наших судебных чинов и полиции, и не упускали заметить, что только в русском губернском городе и могло случиться такое чудо, как убийство на балу, на котором присутствовало несколько сот человек.