За неделю до свадьбы он прикатил на старом отцовском «Москвиче». Посмотрел гордо на Нору и, ухмыльнувшись, спросил:
– Соскучилась?
Она не ответила. Ответ был написан на ее лице.
– Предлагаю завтра выбраться куда-нибудь за город, с палаткой. С ночевкой…
– Да! – выдохнула Нора.
Родители посчитали такую поездку неприличной.
– Заявление – это еще не свадьба, – повторяла мать как заведенная. – Возьмет и передумает.
Нора кусала ногти.
– Одни, да еще с ночевкой, – качал головой отец.
Выручила Нина.
– Я с ними поеду. Глаз с них не спущу!
Нора чуть с ума не сошла от ожидания, пока они доехали до места. Она согласна была разбить палатку у самой кромки леса, на обочине дороги, только бы поскорее. Но Валя все ехал и ехал, прежде чем отыскать какую-то заветную полянку.
– Вот это другое дело! Красота!
Нора сунула сестре литровую банку.
– Дуй за черникой.
Та понимающе улыбнулась и исчезла между деревьями. Нора повернулась к Вале. Зубы ее слегка постукивали.
– Может быть, сначала палатку поставим…
Она не дала ему договорить.
Он только теперь понял, насколько велика была его власть над ней. Водил рукой по ее груди и внимательно наблюдал, как она стискивает зубы, слушал, как стонет от легких его прикосновений. Он упивался этой властью. Он не думал – над ее телом. Он думал – над ней. Замечательная у него будет жена. Муж должен иметь власть в доме. Когда он, уставший и потный, оторвался от нее наконец и поднял голову, то успел заметить Нину, выглядывающую из-за дерева. У нее было такое лицо… Совсем как у Норы, лежащей на траве навзничь…
Утром Валя выбрался из палатки и направился к озеру. На берегу сидела Нина.
– А я думал, ты еще спишь в машине, – удивился он.
– Так хорошо здесь…
– Знаешь, я плавки не взял, не ожидал тебя…
Он разделся и, не смущаясь, повернулся к ней.
– Не хочешь со мной?..
– Она убьет нас, – сказала Нина, выбираясь из воды.
– Пальцем не шевельнет! – заверил ее Валентин.
Кошмар подстерегал их по дороге назад. Нора чувствовала: что-то изменилось. Он что-то сказал в машине. Она ни разу потом так и не смогла вспомнить – что? Но ей стало все ясно. Отчетливое видение: они в озере. Вдвоем. Она бросилась на него, впиваясь в шею ногтями, зубами. Машина катила вниз по узкой лесной дороге…
Свадьбы, конечно, никакой не было. Валя лежал в больнице с переломанными ногами. Сестра пришла в сознание только через неделю. Нина не получила даже царапины, но целую неделю сидела возле сестры, ни с кем не разговаривая.
Заговорили они одновременно. Одна с больничной койки, другая – вскочив со стула в дальнем углу палаты.
– Белое…
– Милая! Прости меня!
– Какое все белое. – Она улыбаясь смотрела вокруг.
– Это больница. Мы попали в аварию, ты…
– Когда придет мама?
– Ты помнишь аварию?
– Где моя мама?
– Мама будет вечером. После работы. У тебя что-нибудь болит?
– Глаза. Принеси мою куклу.
– Милая…
– И чай, только тепленький…
Через два месяца сестра вернулась домой. Она ходила по квартире, ничего не узнавала, спрашивала такие вещи, о которых знает даже ребенок. Мать плакала, отец каждый вечер напивался до смерти, только бы этого не видеть. Она ходила за сестрой как нянька. Она винила только себя…
3
(Феликс)
Он шел к Богу долго, и пути его были размыты слезами. Теперь он понимал, почему не спешил с постригом, почему затягивал период послушничества. Было – почему. Потому что себя не знал, потому что Бога не знал. Но он сам оказался не таким, каким считал себя. Бог оказался не таким. А они не поняли, не поняли и не поймут. А он понял и стал молиться своему, другому Богу.
Все началось, когда мать, его мать за два года молчания, отречения от сына, проклятий в письмах, неожиданно приехала в монастырь. Он чуть с ума не сошел от радости – сбылись его молитвы, она поняла. Это точило его изнутри день и ночь: его мать – добрая, умная, любимая и необыкновенная…
– Я хочу исповедаться тебе, батюшка, – сказала, усевшись напротив него за столом.
Ухо резанула привычная насмешка. «Это ничего, – подумал он. – Это Господь простит, это ведь человеческое. Он растопит лед ее сердца…»
– Я не батюшка, – сказал он ей смиренно. – И исповедоваться лучше не мне, а нашему…