Так невероятно нежно, медленно прихватывая, дотрагиваясь губами до самого дна моей души, сцеловывая любовь как пыльцу, как самый дорогой нектар, выпивая эту нежность всю до капли. Моё дыхание замерло, остановилось, мне казалось, что дышать я могу сейчас только им, вдыхать только его запах, и выдыхать только одновременно с его ритмом.
- Какой же ты идиот, Шурф, – сказал я, стараясь совладать со своим дыханием и втиснуть в него слова, – какой же ты беспробуднейший идиот! Я же… я же люблю тебя…
Отстраняется, смотрит мне в глаза, и враз потухает солнце, в них всё то же неверие и испуг, которые были вчера. Глажу его рукой по щеке, провожу пальцами по волосам, пропускаю сквозь них его смоляные пряди и почти ласково говорю ему:
- Дурень!
Он не возражает, улыбается, только кивает, придвигаясь ко мне ближе, наклоняясь, обнимая меня. И я чувствую его горячие руки у себя на лопатках, чувствую, как он жарко выдыхает мне куда-то в шею и впервые в жизни я слышу слова, которые мне не говорил никто и никогда и которые я буду помнить даже на самом краю, а если смогу, то унесу и за край. Своим чуть хриплым низким голосом:
- Мой глупый Вершитель, я люблю тебя. Я всегда так боюсь за тебя. Я… я… Макс, пусть с тобой никогда ничего не случается. Твоя жизнь – величайшая драгоценность для меня. Ты – моё наваждение, моя радость и боль, моя слабость и сила. Я так давно люблю тебя.
Я не могу поверить в то что слышу. И от кого! Я и подумать не смел, что Шурф может сказать ТАКОЕ МНЕ!
Грешные магистры, да я же его совсем не знаю! Откуда в этом хмуром неулыбчивом человеке столько нежности и любви ко мне! Я ведь не сплю! Я потихоньку ущипнул себя за запястье и покосился на Шурфа и на окружающую обстановку боковым зрением. Теперь засмеялся он, потому что заметил мои манипуляции.
- Нет, Макс, ты не спишь. Хотя я тоже поверить не могу что всё это правда.
- И я, – отвечаю я в тон, – но это именно так.
Я беру его руку, переплетаю наши пальцы, легко касаюсь своим лбом его холодного лба:
- Как это всё с нами произошло, Шурф? Как могло случиться? Так незаметно? Откуда это всё?
- Это для тебя было незаметно, Макс, а для меня очень даже, – он по-прежнему улыбается, – слушай, может мы пойдём в какое-нибудь более уютное место, чем мой кабинет?
Я киваю, соглашаясь, но отчего-то я не хочу сейчас в Мохнатый Дом. Слишком много там произошло за сегодняшний совершенно бесконечный день. Этот дом за сегодня словно бы «оброс» чужими разговорами, взглядами, мнениями, чем-то беспокойным, тревожным.
И мне сейчас совсем не хочется никого видеть. Мохнатый дом, конечно, тоже вполне себе безлюдное место (особенно в последнее время), а также почему-то безсобачное и безкошачное, но всё-таки в чисто гипотетических допущениях, встретить там кого-то можно запросто. При чём, абсолютно кого угодно. Того же господина Пааачтеннейшего начальника! А что, с него станется. И я вспоминаю о мире своих пустынных пляжей. Вот уж точно – безлюднее и не сыскать!
- Шурф, а Хумгат мне сейчас доступен, как считаешь? – спрашиваю я его.
На что он прищуривается, хитро так улыбается:
- А сам ты как думаешь, а?
Я толкаю его в бок:
- Вообще-то это твоя магия, так что спрашивать нужно не совсем у меня.
– Макс, – он говорит, всё ещё сцепив наши пальцы. Нам просто не перестать касаться друг друга, а ему, кажется не перестать улыбаться (вот бы уж никогда не подумал!), – а ты считаешь, что Хумгат уютнее, чем этот кабинет? Правда?
Я легко бодаю его лбом:
- Я хочу на пустынный пляж. На этот белый песок. С тобой.
- Пойдём, – просто отвечает он.
И мы, все ещё как школьники, держась за руки, подходим к двери его кабинета, закрываем глаза и одновременно шагаем в пустоту коридора между мирами.
Мой пустынный мир, повинуясь моему желанию, мгновенно притягивает нас.
====== Часть 13 ======
Часть 13
Через миг мы слышим гулкий шёпот прибоя. Я открываю глаза – в мире пустынных пляжей тоже вечер. Лёгкие сумерки ложатся нам на плечи, окутывают нас тёплой шалью.
И я тут же толкаю его на остывающий белый песок.
- Добудь и Щели какой-нибудь плед, Макс, – срывающейся скороговоркой шепчет мне Шурф, – иначе будет всё в песке.
Ну да, он по-прежнему остаётся собой! Я выуживаю из Щели огромный клетчатый плед, он разворачивается под нами как-то сам во всю ширь, но этого я уже почти не замечаю, потому что время замирает. Его горячие ладони, касаясь меня, словно бы останавливают этот бег, убирая не значимое и оставляя только самое важное.
- Шурф… – я смотрю сейчас в его серые мерцающие глаза и в них огонь, я чувствую это пламя, прожигающее меня до самого дна души. И я понимаю, что хочу его всего, хочу узнать, как это – быть с той его частью, которая всегда упрятана за семью печатями, зажата в стальную волю и незыблемый контроль Лонли-Локли, с той, которой он был когда-то, – я хочу, хочу почувствовать это…
Он смотрит на меня, понимая практически без слов. И в глазах его появляется отчётливый блеск, они туманятся:
- Ты не боишься?
- А стоит? – на самом деле я понимаю, что рискую. И собой и им. Если Шурф действительно полностью выпустит контроль из своих рук, то кого-то из нас может не стать. Я ведь могу в последнюю секунду просто инстинктивно плюнуть ядом в Рыбника, если опасность будет по-настоящему реальной.
- Стоит, – его голос становится более отрывистым, хриплым.
Я глажу его по щеке, нежно-нежно, дотрагиваюсь пальцами до губ:
- Я верю тебе, Шурф. Я верю вам обоим. Рядом с тобой ничего плохого со мной не случится.
Я не успеваю договорить, он тут же перекатывается и садится на меня, захватив мои руки над головой. На меня смотрят жадные чернеющие глаза хищника.
Он улыбается! И это не просто улыбка – это хищный счастливый оскал зверя, наконец поймавшего свою добычу. Я пытаюсь вжаться в песок, видел ли я своего друга таким? Я пытаюсь вырваться или хотя бы ослабить его хватку – можно было и не трудиться, занятие совершенно бессмысленное, не смотря на мои отчаянные усилия, он по-прежнему легко прижимает мои запястья к песку, практически одной рукой.
И, почти нежно рыкнув, он наклоняется ко мне, поводя чутким носом возле подбородка, шеи, принюхиваясь, вдыхая мой запах… так тонко, так глубоко, едва-едва дотрагиваясь носом до кожи, под которой близко-близко бьётся в бешеном ритме сонная артерия, прихватывая губами… о, так невесомо и нежно… я непроизвольно выгибаюсь ему на встречу, подставляя открытое беззащитное горло, так чтобы ему было удобно… а он трогает губами мой пульс, замерев.
Мои оба сердца тоже замирают – ведь одно – всего одно движение, и он прокусит эту нежную дрожащую венку, но он касается языком чувствуя заполошенное биение, проводит вдоль… и это на столько невероятно и чувственно, что у меня непроизвольно вырывается стон и я выгибаюсь ещё сильнее... и развожу ноги в стороны.
Он тут же впивается мне в рот поцелуем, жарко, жадно, не спрашивая, а беря своё. Так меня ещё не целовал никто. И никогда. Кажется, он хочет выпить из меня душу… и кажется, я совсем не возражаю.
Когда мне уже не хватает дыхания, когда я уже почти готов задохнуться от этой невозможной ласки, он вдруг отпускает мои руки. И я могу касаться его.
Тут же его губы смягчаются, сжаливаются надо мной, становятся податливыми и нежными. И я пропускаю сквозь свои пальцы его чёрные гладкие волосы, дотрагиваюсь до его лица, бровей, щёк, обнимаю, ощущая его острые лопатки, словно начинающие отрастать крылья. И он берёт меня за руку, нежно целуя пальцы, и мне это так странно. Его язык скользит чуть дальше, вдоль края ладони, добирается до запястья, где он безошибочно находит точку тугого пульса. И я просто вскрикиваю. Меня простреливает насквозь, словно электричеством, когда он прижимается своим горячим языком к этому чувствительному месту.
Он вопросительно смотрит на меня. И я понимаю, чего он хочет. Я знаю. Я чувствую. Каким-то древним своим нутром.
- Да, – отвечаю я на выдохе.