Сомерсет Моэм Три толстухи на Антибах
Одну звали миссис Ричман, она была вдовой. Другую — миссис Сатклиф, она была американкой и дважды разведена. Третья, мисс Хиксон, была старой девой. Им давно перевалило за сорок, все они были дамы состоятельные. У миссис Сатклиф было забавное имя — Стрелка. Когда она была юной и стройной, оно ей очень нравилось. К тому же, оно ей подходило, и шутки, которые оно вызывало, хотя окружающие повторяли их слишком часто, ей льстили — она склонна была думать, что ее имя соответствовало ее характеру, так как предполагало прямолинейность, подвижность и целеустремленность. Теперь оно нравилось ей гораздо меньше: нежные черты ее лица заплыли жиром, руки и плечи располнели, а бедра стали массивными. Ей все труднее становилось находить наряды, в которых она выглядела бы так, как хотела. А шутки, которые раньше произносили при ней не стесняясь, теперь отпускали за ее спиной, и она прекрасно понимала, что они были далеко не лестными. Но она ни в какую не хотела сдаваться старости. По-прежнему любила голубые тона, подчеркивающие цвет ее глаз, и с помощью различных ухищрений сохраняла блеск волос. Ей нравилось в Беатрис Ричман и Фрэнсис Хиксон, что те были много полнее ее. На их фоне она казалась даже стройной; они были старше ее и обращались с ней как с юным созданием — это тоже было приятно. Будучи от природы женщинами добродушными, они беззлобно подшучивали над ее поклонниками; они-то давно расстались с мыслями о подобной чепухе, а мисс Хиксон и вовсе никогда ни о чем таком не помышляла. Но обе дамы с пониманием относились к ее заигрываниям с мужчинами. Им было ясно, что в один прекрасный день Стрелка осчастливит третьего воздыхателя.
— Только не прибавляй в весе, дорогая, — наставляла миссис Ричман.
— И умоляю, сперва выясни, хорошо ли играет он в бридж, — советовала мисс Хиксон.
Ее новый избранник виделся им мужчиной лет пятидесяти, но прекрасно сохранившимся, с гордой осанкой, адмиралом в отставке и отличным игроком в гольф — или же вдовцом без потомства, но обязательно с солидным состоянием. Стрелка слушала их с удовольствием, но в глубине души знала, что это не ее идеал. Конечно, она хотела снова выйти замуж, однако ее воображению рисовался стройный смуглый итальянец с горящим взором и звучным титулом или испанский дон благородных кровей — и ни на день не старше тридцати. Порой, глядя на себя в зеркало, она обретала уверенность, что и сама выглядит не старше этих лет.
Они были закадычными подругами — мисс Хиксон, миссис Ричман и Стрелка Сатклиф. Объединила их полнота, а бридж сцементировал этот союз. Они познакомились в Карлсбаде — остановились в одном отеле, у них был общий доктор, обращавшийся с ними одинаково грубо. Беатрис Ричман была огромных размеров. Она была привлекательной, с красивыми глазами, румянами на щеках и ярко напомаженными губами. Она не жаловалась на свой жребий вдовы с кругленьким капитальцем и обожала поесть. Обожала хлеб с маслом, сливки, картошку, сдобные пудинги, поэтому одиннадцать месяцев в году ни в чем себе не отказывала, а на месяц отправлялась в Карлсбад похудеть. Но с каждым годом становилась все полнее. В своих бедах она винила доктора, а тот не щадил и не жалел ее, постоянно напоминая о простых непреложных истинах.
— Но если я откажу себе в любимых блюдах, тогда и жить не стоит, — возражала она.
Он неодобрительно пожимал плечами. Позднее она поделилась с мисс Хиксон своими подозрениями: врач, похоже, совсем не такой умный, как она считала. Мисс Хиксон в ответ громко захохотала. Да, она была такой — с низким басом, крупным, плоским, болезненного цвета лицом, на котором сверкали яркие глазки; ходила сутулясь, руки в карманах, а при удобном случае, так, чтобы не шокировать окружающих, любила выкурить длинную сигару. Одеваться она старалась, как мужчина.
— Да я на черта буду похожа во всех этих рюшечках и оборках, — говорила она. — Таким толстым, как я, надо носить просторную, удобную одежду.
Она носила твидовые костюмы и тяжелые ботинки, а когда могла — ходила с непокрытой головой. Была сильной, как бык, и хвастала, что мало кто из мужчин может послать мяч так же далеко, как она. Говорила простым языком, а ругаться умела похлеще портового грузчика. Хотя имя ее было Фрэнсис, она предпочитала, чтобы ее звали Фрэнк. Властная, но тактичная, она, благодаря своему общительному и сильному характеру, берегла их дружеский союз. Они пили вместе лечебную воду, в одно и то же время принимали ванны, ходили на прогулки, топтались на теннисном корте, играя с профессионалом, который заставлял их побегать, и ели за одним столиком свою скудную диетическую пищу. Ничто не могло нарушить их безмятежного настроения — ничто, кроме весов, но когда одна из них обнаруживала, что весит ровно столько, сколько весила накануне, то ни грубые шутки Фрэнк, ни bonhomie* Беатрис, ни кошачьи повадки Стрелки не могли развеять мрак, в который погружалась провинившаяся. На помощь привлекались самые крутые меры, несчастная не вставала с постели круглые сутки и ничегошеньки не брала в рот, кроме знаменитых овощных супов, прописанных доктором и напоминавших горячую воду, в которой прополоскали капусту.