– Дружочек, скажите, пожалуйста, не знаете ли вы случайно, где проживает светила отечественной медицины и просто гениальный доктор Серж Гаспарян? – обратился доктор к таксисту, радуясь собственной сообразительности.
– Сажай свой дряхлый задик в машинку, папик. Домчу быстрее, чем ты успеешь сказать «какая дерзкая попка у этого симпатичного паренька за рулем»! – подмигнув доктору, сказал толстый чернокожий таксист.
Глава III
Площадь Почти Всех Звезд
Доктор Гаспарян возвращался домой. Он ехал по широчайшим асфальтовым улицам, которые были ярко освещены, и цепь фонарей бежала над ним высоко в небе. Фонари походили на шары, наполненные ослепительным кипящим серебром и золотом. Вокруг фонарей кружилась в танцевальном трансе и гибла на рейве мошкара. Серж ехал по набережным, вдоль каменных оград. Там бронзовые львы, чью милоту не убавляли даже острые когти и клыки, держали в лапах щиты и высовывали длинные языки. Внизу медленно и густо шла черная вода, похожая на ночное августовское небо из-за созвездий плавающего в ней мусора. Город опрокидывался в воду, тонул, уплывал и не мог уплыть. Он искажался и расплывался в отражении, как в глазах одурманенного торчка. Доктор ехал мостами, изогнутыми в виде арок. Снизу или с другого берега они казались кошками, выгибающими перед прыжком железные спины. Здесь, у въезда, на каждом мосту располагалась охрана. Полиция бдительно следила, чтобы кто-нибудь, перебрав дури, не упал в воду, или, паче того, не решился бы шагнуть навстречу холодным черным глубинам из самоубийственного малодушия.
Доктор Гаспарян ехал, смотрел и слушал.
С улицы, из домов, из раскрытых окон питейных, курительных и нюхательных заведений, из-за дверей ночных караоке-клубов неслись отдельные слова песенки:
Попал наш Сеткин в кресло
Массирует то чресла
Теперь, коль он расслаблен,
Толстухам неопасен
Молодой человек, на последние гроши купивший щепотку дури, подхватил мотив. У парня вчера родилась дочка – вторая, старшей было уже полтора года. Он не имел и не желал иметь никакой работы, зато обладал солидным количеством долгов и непогашенных кредитов. Поэтому он был, конечно, недоволен тем, что переворот не удался. Молодой человек не сомневался в том, что долги, накопленные при прежнем режиме, будут автоматически списаны новой властью, как антинародные.
В зоопарке шло большое представление. На сцене в свете софитов три панды в юбочках и с бантиками на головах изображали Трех Толстушек. Фокстерьер бренчал на гитаре, неторопливо беря блатные аккорды. Клоун в малиновом пиджаке, с золотыми перстнями на пальцах и с массивной золотой цепью якорного плетения на шее, в такт музыке декламировал стихи:
Как матушки родные мне
Толстушки три, базара нет!
У них важнее нет забот,
Чем улыбать всех прямо в рот
Надюха, Люба и Верок,
Мотайте вы подольше срок!
– Мотайте! Мотайте! И пусть мотают! И подольше! Как можно дольше! – кричали со всех сторон попугаи.
Шоу вышло невероятное. Звери в разных клетках начали подрыкивать, подпискивать, подщелкивать и подсвистывать настолько мелодично, насколько это вообще возможно.
Панды, кажущиеся ленивыми и неповоротливыми, демонстрировали чудеса акробатики и спортивной аэробики. Они в зажигательном танце подбрасывали друг друга в воздух, кувыркались и садились на шпагат, делали сальто и тройные тулупы с переворотом. При этом животные улыбались и приветливо помахивали зрителям пухлыми лапами.
Тем временем в публике произошел скандал. Особенно шумели те, кто был потолще. Толстяки с раскрасневшимися щеками, трясясь от злости, швыряли в клоуна пивные банки, ведерки с попкорном и чипсы начос. Толстая дама в крошечном топике, туго обтягивающем ее многоярусный стан, замахнулась, чтобы швырнуть на сцену недоеденный трехпалубный сэндвич с четырьмя сортами мяса, пятью видами сыра и майонезом. При этом ее длинные накладные ногти зацепили пышногрудую соседку, сорвав с нее верх миниатюрного купальника.
– Ах, ах, ах! – закудахтала соседка и воздела руки к груди – помимо ткани купальника ногти прорвали кожу, из-под которой потек силиконовый гель.
Панды, не обращая на творящееся под сценой безобразие ни малейшего внимания, продолжали кружиться в танце – легко и непринужденно.
– Это возмутительно! Совершенно неприемлемо! – визжали пухлые зрители. – Это дискриминация и издевательство! Ложь и провокация! Полные люди не могут так двигаться! Это противоестественно! Вы заставляете нас стесняться своих прекрасных тел, данных нам господом богом! Мы вас всех засудим! Вам не удастся сломить наш дух, уничтожить нашу индивидуальность и растоптать наше достоинство! Мы против демонстрации того, чего не можем повторить сами! ЖИРНЫХ ПАНД НА МЫЛО!