В кафе было пусто. Один лишь плоскостопый кельнер Алоис стоял за стойкой.
— Как всегда? — спросил он.
Я кивнул. Он принес мне стакан портвейна пополам с ромом. Я сел за столик и, ни о чем не думая, уставился в пространство перед собой. Окно косо отбрасывало серенький сноп солнечного света. Он дотягивал до полок с бутылками. Шерри-бренди пылал, как рубин.
Алоис полоскал стаканы. Хозяйская кошка мурлыкала, усевшись на пианино. Я медленно выкурил сигарету. Воздух здесь нагонял сонливость. Какой необычный голос был вчера у той девушки! Низкий, слегка грубоватый, почти хриплый — и в то же время мягкий.
— Дай-ка мне парочку журналов, Алоис, — попросил я.
Со скрипом отворилась дверь, и вошла Роза, кладбищенская проститутка по кличке Железный Конь. Это прозвище она заслужила своей неутомимостью. Роза заказала чашку шоколада. Она позволяла ее себе утром по воскресеньям, после чего ехала в Бургдорф, к своему ребенку.
— Роберт, привет.
— Привет, Роза. Ну, как твоя малышка?
— Поеду посмотрю. Вот что я ей везу.
Она вынула из пакета краснощекую куклу и надавила ей на живот. «Ма-ма», — пропищала кукла. Роза сияла.
— Фантастика! — сказал я.
— Глянь-ка. — Она положила куклу на спину. Та захлопнула глаза.
— Невероятно, Роза.
Она была удовлетворена и снова упаковала куклу.
— Ты-то знаешь толк в подобных вещах, Роберт. Будешь когда-нибудь хорошим отцом.
— Как же, как же, — проговорил я с сомнением.
Роза была очень привязана к своему ребенку. Несколько месяцев назад, когда девочка еще не ходила, она держала ее при себе, в своей комнате. Это ей удавалось, несмотря на ее ремесло, потому что к комнате примыкал небольшой чулан. Являясь вечером с кавалером, она под каким-нибудь предлогом просила его подождать перед дверями, сама быстро проходила вперед, задвигала коляску с ребенком в чулан, запирала ее там и впускала кавалера. Но случилось так, что в декабре малышке пришлось слишком часто перемещаться из теплой комнаты в нетопленый чулан. Она простудилась и часто плакала при гостях. И Розе пришлось с ней расстаться, как ей это было ни тяжело. Она отдала ее в дорогой пансионат, выдав себя за вдову почтенного человека. Иначе ребенка не приняли бы.
Роза поднялась.
— Так ты придешь в пятницу?
Я кивнул.
Она посмотрела на меня.
— Ты ведь знаешь, в чем дело?
— Конечно.
Я не имел никакого понятия о том, в чем было дело, но у меня не было и ни малейшего желания расспрашивать. Эту привычку я усвоил себе за тот год, что стучал здесь по клавишам. Так было удобнее всего. Так же, как обращаться ко всем девицам на ты. Иначе было просто нельзя.
— Привет, Роберт.
— Привет, Роза.
Я посидел еще немного. Что-то на сей раз в душе моей не водворялся тот сонливо-безмятежный покой, ради которого я и ходил сюда по воскресеньям. Я выпил еще стаканчик рома, погладил кошку и ушел.
Весь день я слонялся без всякой цели. Я не знал, чем заняться, и нигде не задерживался подолгу. Под вечер я пошел в нашу мастерскую. Кестер был на месте. Он трудился над «кадиллаком». Мы купили его недавно по дешевке, как старье. Теперь его было не узнать, и вот Кестер наводил последний глянец. Афера была рискованной, но мы надеялись заработать. Я, правда, сомневался, что дело выгорит. В трудные времена люди предпочитают покупать маленькие машины, а не такие дилижансы.
— Нет, Отто, нам не сбыть его с рук, — сказал я.
Но Кестер был уверен в успехе.
— Это средние машины трудно сбыть с рук, Робби, — возразил он. — А вот дешевые идут неплохо и самые дорогие тоже. Всегда есть люди, у которых водятся деньги. Или есть охота производить такое впечатление.
— А где Готфрид? — спросил я.
— На каком-то политическом собрании…
— С ума сойти! Что он там забыл?
Кестер засмеялся.
— Этого он и сам не знает. Да ведь весна на дворе. По весне он всегда становится шалым и жаждет новенького.
— Возможно, и так, — сказал я. — Давай-ка я тебе помогу.
Мы провозились до темноты.
— Хватит на сегодня, — сказал Кестер.
Мы умылись.
— Знаешь, что у меня здесь? — спросил Кестер, похлопывая по бумажнику.
— Интересно…
— Билеты на бокс сегодня вечером. Два. Ты ведь пойдешь со мной, а?
Я колебался. Он посмотрел на меня с удивлением.
— Штиллинг выступает. Против Уокера, — сказал он. — Бой будет что надо.
— Возьми лучше Готфрида с собой, — предложил я. Вообще-то смешно было отказываться, но идти мне не хотелось, сам не знаю почему.