Блюменталь кивнул.
— Вот он, — сказал я, указывая на машину.
— Вижу, — возразил Блюменталь.
Я скользнул по нему взглядом. «Внимание! — пронеслось у меня в мозгу. — Малый непрост!»
Мы прошли через двор к «кадиллаку», я открыл дверцу, запустил мотор. Помолчал, давая Блюменталю время для осмотра. Наверняка он начнет что-нибудь критиковать, вот тогда-то я и включусь.
Однако Блюменталь ничего не осматривал и не критиковал. Он тоже молчал и стоял истукан истуканом. Мне не оставалось ничего другого, как пуститься в плавание на авось.
И я стал медленно и подробно описывать «кадиллак», как мать своего ребенка, пытаясь выяснить при этом, насколько он разбирается в деле. Если он знаток, нужно больше внимания уделить мотору и шасси, нет — расписывать удобства и финтифлюшки.
Но он и тут ничем себя не выдал. Он предоставил мне возможность говорить и говорить, пока я сам не почувствовал, что скоро из меня выйдет весь пар.
— А для чего именно нужна вам машина? Для поездок по городу? Или для дальних путешествий? — спросил я наконец, чтобы хоть за что-нибудь зацепиться.
— Там видно будет, — отвечал Блюменталь.
— Так-так! А кто будет ездить — вы сами или шофер?
— Смотря по обстоятельствам.
«Смотря по обстоятельствам». Этот тип выдавал ответы как попугай. Он, как видно, принадлежал к ордену молчальников.
Чтобы как-то расшевелить его, я предложил ему пощупать все своими руками. Обычно это делает покупателей общительнее. Я боялся, что он у меня заснет.
— Верх для такой большой машины поднимается и опускается с необыкновенной легкостью, — сказал я. — Попробуйте сами его опустить. Справитесь одной рукой.
Но Блюменталь посчитал и это излишним. Он и так все видит. Я с силой захлопывал дверцы, дергал ручки.
— Видите, ничего не болтается. Держится, как налоги. Проверьте сами.
Блюменталь не желал ничего проверять. Он находил все это в порядке вещей. Чертовски твердый орешек.
Я продемонстрировал ему боковые стекла.
— Ходят вверх и вниз, как игрушка. Закрепляются на любом уровне.
Он не повел и бровью.
— К тому же стекло небьющееся, — добавил я, начиная отчаиваться. — Неоценимое преимущество! Вот тут у нас в мастерской один «форд»... — И я рассказал про несчастную жену булочника и даже приукрасил эту историю, отправив на тот свет еще и ребенка.
Однако душа у Блюменталя была неуязвима, как сейф.
— Небьющееся стекло теперь во всех машинах, — прервал он меня, — в этом нет ничего особенного.
— Ни в одной машине серийного производства нет небьющегося стекла, — возразил я мягко, но решительно. — Лишь в некоторых моделях оно используется как лобовое стекло. Но ни в коем случае как боковое.
Я посигналил и перешел к описанию комфортабельного интерьера — багажника, сидений, карманов, приборной панели; я не упустил ни единой детали, даже вынул и протянул Блюменталю зажигалку, а заодно предложил ему сигарету, чтобы хоть как-то его переубедить, — но он отклонил и это.
— Не курю, спасибо, — проговорил он, посмотрев на меня с такой скукой, что у меня вдруг зародилось подозрение: а к нам ли он вообще шел, может, он тут по ошибке, может, он хотел купить что-то другое, какую-нибудь машину для пришивания пуговиц или радиоаппарат, а теперь вот мнется и не знает, как ему смыться?
— Давайте сделаем пробную поездку, господин Блюменталь, — предложил я наконец, чувствуя себя уже на последнем издыхании.
— Поездку? — переспросил он с таким недоумением, будто я произнес слово «поезд».
— Да, поездку. Надо же вам удостовериться в том, что машина многое может. Она просто стелется по дороге, мчит как по рельсам. Мотор тянет так, словно это не тяжелый кабриолет, а пуховая перина.
— Ох уж эти пробные поездки, — пренебрежительно махнул он рукой, — они ничего не показывают. Все недостатки машины выплывают потом.
Ну разумеется, потом, дьявол ты чугуноголовый, или ты думаешь, я буду тыкать тебя носом в эти недостатки уже теперь? Я закипал от злости.
— Ну, на нет и суда нет, — сказал я, потеряв надежду. Покупать он не хотел, это было ясно.
Но тут он вдруг обернулся и, глядя мне прямо в глаза, тихим голосом, но резко и быстро спросил:
— Сколько стоит машина?
— Семь тысяч марок, — не моргнув глазом ответил я, словно выстрелил из пистолета. Такому, как он, нельзя выказывать и малейшую нерешительность, это я знал. Каждая секунда колебаний обошлась бы в тысячу марок, уж он бы ее выторговал. — Семь тысяч марок чистыми, — повторил я твердым голосом, а про себя подумал: «Предложишь пять — и она твоя».