Девицы вскоре ушли. Им было пора на дело, теперь наступало самое время. Мими кряхтела и вздыхала, сетуя на больные вены. Я подсел к Готфриду.
— Ну, поливай, не церемонься, — сказал я.
— Зачем же, детка? — возразил он, к моему удивлению. — Ты все делаешь правильно.
Мне уже стало легче оттого, что он так просто ко всему отнесся.
— Мог бы и раньше намекнуть, — сказал я.
— Чепуха! — отмахнулся он.
Я заказал себе ром.
— А знаешь, — сказал я, — я ведь даже понятия не имею, кто она, чем занимается. И в каких отношениях с Биндингом. Он-то, кстати, не говорил тебе тогда ничего?
Он посмотрел на меня:
— А что, тебя это разве заботит?
— Да нет...
— Вот и я думаю. Между прочим, пальто тебе очень идет.
Я покраснел.
— И нечего тебе краснеть. Ты прав во всем. Я бы и сам так хотел — если б мог...
Я немного помолчал, а потом спросил:
— Что ты имеешь в виду, Готфрид?
— А то, что все остальное — дерьмо, Робби. То, что в наше время ничего нет стоящего. Вспомни, что тебе вчера говорил Фердинанд. Не так уж не прав этот старый толстый некрофил-малеватель. Ну да хватит об этом... Сядь-ка лучше на этот ящик да сыграй парочку-другую старых солдатских песен.
Я сыграл «Три лилии» и «Аргоннский лес». Здесь, в пустом кафе, эти мелодии наших былых времен возникли как призраки.
VII
Дня через два Кестер выбежал из мастерской.
— Робби, звонил твой Блюменталь! Он ждет тебя в одиннадцать с «кадиллаком». Хочет сделать пробную ездку.
Я швырнул на землю гаечный ключ.
— Черт возьми, Отто, неужели клюет?
— А что я вам говорил? — раздался из-под «форда» голос Ленца. — Он явится снова — вот что я вам говорил. Готфрида надо слушать!
— Кончай трепаться, дело серьезное! — крикнул я ему под машину. — Отто, сколько я могу ему уступить? Предельно?
— Предельно — две тысячи. Сверхпредельно — две тысячи двести. Упрется — две пятьсот. Если увидишь, что перед тобой сумасшедший, — две шестьсот. Но уж тогда скажи ему, что мы будем век его проклинать.
— Ладно.
Мы надраили машину до блеска. Я сел за руль. Кестер положил мне руку на плечо.
— Робби, не посрами свою солдатскую доблесть. Отстаивай честь нашей мастерской до последней капли крови. Умри стоя и положа руку на бумажник Блюменталя.
— Будет исполнено, — улыбнулся я.
Ленц нашарил в кармане медаль и сунул ее мне под нос.
— Дотронься до моего амулета, Робби!
— Изволь. — Я взялся за амулет.
— Абракадабра, великий шива, — в тоне молитвы произнес Готфрид, — благослови этого рохлю, надели его мужеством и силой! Подержись вот здесь, а еще лучше — возьми его с собой! Да, еще плюнь три раза.
— Все будет в порядке, — сказал я, плюнул ему под ноги и, оставив позади возбужденно махавшего мне бензиновым шлангом Юппа, выехал за ворота.
По дороге я купил несколько гвоздик и непринужденно расставил их по хрустальным вазочкам в салоне. Расчет был на фрау Блюменталь.
К сожалению, Блюменталь принял меня в конторе, а не на своей квартире. Мне пришлось подождать с четверть часа. «Ах ты, милашка, — подумал я, — этот трюк мне известен, так что не раскисну, не надейся». В приемной, заручившись расположением смазливой стенографистки, которую подкупил вынутой из петлицы гвоздикой, я выведал, с кем имею дело. Трикотаж, сбыт хороший, девять человек занято только в конторе, надежный компаньон, острейшая конкуренция со стороны фирмы «Майер и сын», Майеров сын разъезжает в красном двухместном «эссексе» — такие сведения я собрал к тому моменту, когда Блюменталь меня позвал.
Начал он с артподготовки.
— Молодой человек, — молвил он, — у меня мало времени. Цена, которую вы мне недавно назвали, — ваша несбыточная мечта. Итак, положа руку на сердце, сколько стоит машина?
— Семь тысяч, — заявил я.
Он резко откинулся.
— Тогда нам не о чем говорить.
— Господин Блюменталь, — сказал я, — да вы хоть взгляните еще раз на машину...
— Незачем, — прервал он меня, — я достаточно на нее насмотрелся, к тому же совсем недавно...
— Но смотреть ведь можно по-разному, — заявил я. — Вам нужно взглянуть на детали. Лакировка, к примеру, первоклассная, фирма «Фолль и Рурбек», двести пятьдесят марок по себестоимости; затем новые резиновые покрышки, каталожная цена шестьсот марок. Вот вам уже восемьсот пятьдесят. Далее — обивка из тончайшего корда...
Он от меня отмахнулся. Но я как ни в чем не бывало начал свою песню сначала. Призвал его осмотреть роскошный инструментарий, превосходный кожаный верх, хромированный радиатор, сработанные по последнему слову бамперы — шестьдесят марок пара; как младенца к матери, меня влекло к моему «кадиллаку», и, тоскуя по нему, я пытался увлечь за собой Блюменталя. Я знал, что при соприкосновении с ним у меня, как у Антея, коснувшегося земли, появятся новые силы. Абстрактный жупел цены не так страшен перед лицом конкретного товара.