Но и Блюменталь не хуже моего знал, что за письменным столом он сильнее. Он, как перед рукопашной, снял очки и взялся за меня по-настоящему. Мы сражались, как тигр с удавом. Удавом был Блюменталь. Не успел я оглянуться, как он уже оттяпал у меня полторы тысячи марок.
Дух мой слабел. Я сунул руку в карман и крепко сжал амулет Готфрида.
— Господин Блюменталь, — сказал я, весьма утомленный, — уже час, видимо, вам пора обедать! — Во что бы то ни стало я хотел вырваться из этого логова, в котором цены тают, как снег.
— Я обедаю в два, — хладнокровно заявил Блюменталь, — но знаете что? Мы могли бы теперь проехаться для пробы.
Я облегченно вздохнул.
— А затем продолжим наши переговоры, — добавил он.
Я снова вздохнул свободнее.
Мы поехали к нему на квартиру. В машине его словно подменили, что немало меня удивило. В самом добродушном тоне он рассказал мне бородатый анекдот об императоре Франце-Иосифе. Я отплатил ему таким же о трамвайном кондукторе; тогда он поведал о злоключениях саксонца в сумасшедшем доме, я в ответ — о шотландской любовной парочке; и только перед самым его домом мы снова посерьезнели. Он просил меня подождать, пока сходит за женой.
— Дорогой мой толстый «кадиллак», — произнес я, похлопывая машину по радиатору, — ясно, что эти россказни скрывают новые чертовы козни. Но не волнуйся, тебя мы пристроим. Он тебя купит, уж это точно: когда еврей возвращается, то он покупает. Когда возвращается христианин, это еще далеко ничего не значит. Он проделает дюжину пробных поездок, чтобы сэкономить на извозчике, а потом вдруг вспомнит, что ведь, в сущности говоря, мебель для кухни ему нужнее. Нет-нет, евреи — добрые люди, они знают, чего хотят. Но клянусь тебе, мой милый толстячок: если я уступлю сему прямому потомку браннолюбивого Иуды Маккавейского еще хотя бы сотню, то я до конца моей жизни не возьму в рот ни капли шнапса.
Появилась фрау Блюменталь. Я немедленно вспомнил о советах Ленца и превратился из борца в кавалера. Сам Блюменталь, глядя на это, лишь подленько ухмыльнулся. Этот субъект был из железа. Ему бы торговать паровозами, а не трикотажем.
Я устроил так, чтобы он сидел сзади, а его жена рядом со мной.
— Куда прикажете отвезти вас, сударыня? — льстивым голосом спросил я.
— Куда хотите, — ответила она с материнской улыбкой.
Я болтал без умолку — какое все же блаженство иметь дело с простодушным человеком. Говорил я так тихо, что Блюменталь мог слышать только обрывки фраз. Так я чувствовал себя свободнее. Хотя его присутствие я ощущал и спиной, и оно на меня давило.
Мы остановились. Я вылез из машины и твердо посмотрел своему противнику в глаза.
— Вы должны признать, господин Блюменталь, что машина идет как по маслу.
— Да уж какое там масло, молодой человек, — возразил он до странности дружелюбно, — когда человека пожирают налоги. А вы еще лупите кругленький налог за машину. Я вам говорю.
— Господин Блюменталь, — сказал я, стараясь не сбиться с тона, — это не налог, это издержки. Вы деловой человек, и поэтому я говорю с вами откровенно. Скажите сами, чего требует в наши дни дело? Вы ведь и сами знаете — не капитала, как прежде, а кредита, вот чего! А как заполучить кредит? Рецепт известен: по одежке встречают. «Кадиллак» — это и солидно, и элегантно, вполне уютно, но не старомодно. «Кадиллак» — это воплощение буржуазного здравого смысла, это живая реклама для фирмы.
— Каков юноша. Ну чистое дело еврейский колган, а? — обратился к жене повеселевший Блюменталь. — Ах, молодой человек, — сказал он затем, — чтоб вы знали: лучшая реклама для солидного заведения в наше время — это поношенный костюм и проездной на автобус. Если б у нас с вами были деньги тех людей, которые не тратятся на все эти шикарные, сверкающие до ряби в глазах машины, то нам с вами больше не о чем было бы беспокоиться. Я вам говорю. По секрету.
Я недоверчиво взглянул на него. Что значит этот внезапный дружеский тон? Может, присутствие жены сдерживает его боевой пыл? Пожалуй, пора давать решающий залп.
— Во всяком случае, такой «кадиллак» не сравнишь с каким-нибудь «эссексом», не правда ли, сударыня? Это уж пусть сыночек Майера разъезжает на таком драндулете, а я бы и задаром не взял этакую дрянь кричаще-красного цвета...