У Монтегю отобрали все бумаги, и Ришелье вместе с отцом Жозефом принялись изучать их. Это было в 1628 году, и, казалось, половина Европы сливалась в единой грозной атаке на властного французского кардинала. В этом участвовала Венеция, а голландцы флиртовали с Англией, Лотарингией, Савойей и гугенотами. Даже от императора ожидалось, что он окажет помощь Германии. При дворе в заговоре участвовали королева и граф де Суассон. Но бумаги Монтегю внесли свой огромный вклад. Как призналась потом королева, она смертельно испугалась, тогда как Мари де Роган, «королева интриг», бежала в Испанию — ей помогали все встречные мужчины, поскольку она очаровала их всех, — и наконец перешла границу в странном мужском обличье, в светловолосом парике, но с темным цыганским загаром на коже. Гораздо более талантливой она была в заговорах и совращении, которые сослужили ей добрую службу при бегстве.
Королева не пострадала, но ее личный шпион, Ла Порт, отправился в Бастилию, где ему удалось сохранить открытыми свои линии связи, передавая секретные сообщения через полы и потолки двух ярусов камер. Мазарини столкнулся, главным образом, с беспечной внутренней оппозицией, но именно превосходная французская и иностранная оппозиция его непомерного потока врагов сделала секретную службу Ришелье непобедимой. Пришло время, когда все игроки состарились, и даже Мари де Роган смогла стать союзницей отца Жозефа. Ришелье хотел, чтобы эта интригующая ведьма находилась там, где он мог бы наблюдать за ней, и поэтому лично организовал ее прощение и возвращение во Францию в общество королевы, чьим самым близким другом она прежде была. Считается, что сам Ришелье попал под чары Мари в 1631 году, когда два знаменитых противника объединились против королевы-матери, Марии Медичи.
Во времена малолетства Людовика XIV итальянский кардинал, преемник Ришелье, также имел дело с секретной службой, относящейся к королеве-матери, но не противостоящей ей. Прекрасная Анна Австрийская, о которой Бекингем сохранил лишь воспоминания, в жизни Мазарини оставалась вдовствующей королевой. Они переписывались, словно тайные любовники, коими их считали многие современники, и все их бесчисленные нежные послания, смешивавшие государственные дела с самыми возвышенными любезностями, писались шифром — очаровательное изобретение, которое, как полагают, было придумано скорее королевой, чем кардиналом.
Глава 15
Шпионаж и военные почести
Тайному военному агенту доставалось не меньше, чем профессиональному солдату, поскольку за время яростных и воинственных столетий ведению войны было позволено выродиться из развлекательного и прибыльного джентльменского спорта в отвратительное национальное предприятие, причем даже его немногочисленная выгода и государственные доходы подлежали публичному учету. Когда-то давно существовали галантные стандарты рыцарства в сочетании с выкупом пленных, которые могли позволить себе заплатить разграблением городов и частыми увольнениями с грабежами и мародерством. От шпионов прежних времен не ожидали участия в рыцарском торге по выкупу пленников; их никогда не заставляли бросать все дела, как это вынуждены делать солдаты, ради военного грабежа. Но они не так сильно страдали от тех ужасов войны — увечий, голода, грязи, болезней, отравления газом, — которым стали подвержены теперь.
Среди азиатов, как мы уже видели, коварное искусство военной секретной службы, по-видимому, всегда считалось более общепринятым и близким по духу, поскольку великие военачальники Азии имели благоразумную склонность действовать на основании выводов своих собственных агентов. Однако в Западной Европе эпоха рыцарства привела к тому, что шпионаж приобрел дурную славу, и благородные военачальники с презрением пользовались слежкой за противником с одной лишь грубой целью — выяснить, какой силы и опасности противостояние их ждет. Знаменитый шевалье де Баярд приказал казнить военнопленных за то, что те, будучи мушкетерами, были пойманы при эксперименте с этой импортной мерзостью — порохом. И шпионов, видимо, первый раз осудили по сходному обвинению — потому, что они оказались шпионами, а не за то, что были врагами, способными держать в руках оружие.
В XVI веке такое отношение к шпионам, по крайней мере к военным, несколько смягчилось. Во Франции, например, все шпионы напрямую подчинялись верховному констеблю и «действительно пользовались определенным уважением». Это видно из известного анекдота о герцоге д'Эперноне, стойком ветеране и едва ли не одном из величайших полководцев своего времени. Ему представили человека, которого обвинили в том, что он вел себя подозрительно. Герцог приказал его обыскать, после чего пришел к выводу, что это шпион. «Черт бы меня побрал, если я не подумал, что ты всего лишь вор, — сказал д'Эпернон. — Мне следовало бы пороть тебя до тех пор, пока ты не закружишься, как волчок. Но теперь я вижу, что ты действительно честный шпион. Вот тебе два золотых. Убирайся — и скажи тем, кто тебя послал, что когда мы встретимся с ними, то их песенка будет спета».