Завершив тираду, Штанцлер откинулся назад и даже немного отпил вина, с чувством выполненного долга поглядывая поверх бокала на своих слушателей. Марсель припомнил старые добрые времена, когда все люди казались ему одинаково милыми и забавными. Чем дальше в столицу — тем хуже ызарги! К завравшемуся старику, заморочившему голову ребёнку и Леворукий знает что ещё способному натворить, Валме не испытывал ничего, кроме презрения.
— Кому на руку? — переспросил Рокэ, и Марселю внезапно захотелось оказаться где-нибудь подальше от этого стола. Пришлось напомнить себе, что по другую сторону сидит не он, а Штанцлер, поскольку создавалось полное впечатление, что маршал сейчас разрядит пистолет в чьё-то старое лицо. — Знаете, Август, никому. Никому, кроме вас, и это было бы смешно, не будь немного грустно. Вы заврались.
— Я не…
— Вы заврались, — чем резче и лаконичнее говорил Рокэ, тем больше эти фразы напоминали выстрелы. — Чего бы вы ни добивались, вы этого не добьётесь.
— Предлагаете мне умереть? — бледный кансилльер рванул воротник. — Что ж…
— Предлагаю вам исчезнуть. С глаз долой, — теперь Алва смотрел куда-то в окно, как будто Штанцлера напротив и не было. — С позволения хозяина дома.
Не меньше минуты они молча выжидали: что кансилльер, не веривший в такую развязку, что Марсель, уже готовый выносить из дома старческий труп. Ничего не изменилось, и завравшаяся гнида, человек, которого Валме едва ли не впервые по-настоящему возненавидел, трус и старый фантазёр, действующий в своих неведомых интересах лицемер покинул дом без приключений.
Где-то за плечом лепетали гости. Подлив вина в оба бокала, Марсель наконец решился:
— Я уж подумал, ты его убьёшь.
— В следующий раз.
И всё? Марсель пожал плечами и сделал большой глоток, стараясь не выдать своих рухнувших ожиданий. Правда, долго ему продержаться не удалось.
— Ты разочарован?
— С чего бы, — протянул Валме. Не говорить же, что… а впрочем… Он нашёл в себе силы ответить на взгляд и обалдел ещё раз за этот долгий вечер: Алва улыбался.
— Конечно, разочарован, это очевидно. Господину кансилльеру удалось хоть что-то, он меня, пожалуй, ненадолго разозлил… Но не настолько, чтобы марать руки.
— Но что тогда…
— Терпение, Марсель. Я надеюсь, ты ещё не начал жалеть Штанцлера?
— Ещё чего, — буркнул виконт. — Ладно бы — сам продул, так ему хватает совести свалить вину на своих неведомых шпионов! Спасибо, что Савиньяков в этот раз не притянул.
— Окажется зажат в угол — и короля притянет, — весело отозвался Рокэ, — но он не окажется. Присаживайтесь к нам, маркиза, вы как будто заскучали.
Ещё и маркиза, здравствуйте, приехали. Марсель махнул рукой на светские замашки и откинулся в кресле, меланхолично потягивая вино. Чего он собрался делать, если Штанцлер уже упущен? И можно ли хотя бы сейчас обойтись без дам?
Без дам… Штанцлера отыграли, остаются дамы.
Марсель выпрямился обратно и прислушался к разговору.
— Мне показалось, я что-то слышала, — убедительно шептала дама. — Но я, конечно, могу ошибаться… Эр Штанцлер вышел таким расстроенным!
— У него есть на то причины, — загадочно отозвался Рокэ. — Дорогая маркиза, это тайна.
— Герцог! — томно вздохнула дорогая маркиза, чьего лица Марсель не видел из-за маршальского плеча. — Я нема, как могила!
— На могилы кладут цветы… — пробормотал Алва, ловко вставляя в сложную дамскую причёску невесть откуда содранный цветок. Ах вот где его носило. — Что ж, значит, вы заслуживаете доверия. Другое дело, что такие подробности не предназначены для нежных женских ушей.
— А вы вкратце, — предложила украшенная цветочком собеседница.
— И вкратце не хочу. Вопиющее безобразие, — понизил голос маршал, — отвратительный случай мужеложества. Грязная тайна всплыла наружу, и это угрожает моральному облику не только столичного дворянства, но и всего Талига.
Марсель всё-таки подавился вином, услышав добрую половину своего давешнего доклада. Едва ли не слово в слово!
— Вот видите, любезная маркиза, — как ни в чём не бывало завершил Алва, — мы с виконтом просто в ужасе.
О да, от самих себя. В таком загадочном амплуа… На языке у Валме вертелось с десяток хороших отповедей или замечаний, однако прерывать тонкий мыслительный процесс, отражавшийся в глазах маркизы, было никак нельзя.
— Герцог, вы осуждаете? — кокетливо спросила она, заполняя паузу.
— Вы же согласитесь, что некоторые сюжеты должны оставаться в постели, а не гулять по городу. Лично я не осуждаю, но стоит лишь представить, что заговорят на улицах…
Многозначительно оборванная фраза заставила маркизу встрепенуться и нанести решающий удар. Внимательно вглядевшись в лица собеседников (один из которых неприлично долго молчал, опасаясь спугнуть происходящее нечто) и поправив цветочек в волосах, сообразительная дама осторожно-преосторожно поинтересовалась:
— Правильно ли я понимаю, что… — Её взгляд скользнул в сторону опустевшего кресла кансилльера. Конечно, любая здравомыслящая женщина столицы, наслышанная — или, дай Создатель, познавшая на себе — о любовных приключениях любого из них, включающих посещение нужной дамы через окно или отбивание Звезды Олларии у её бывших нерадивых покровителей, не допустит и мысли, что речь о господине маршале или господине виконте; не допустит и по той причине, что самой хочется верить — и просто хочется. Более того, трудно представить, чтобы пойманные на месте преступления мужчины с такой охотой признавались в содеянном. Марсель был уверен, что именно эти мысли ворочались в прелестной головке собеседницы, и пусть его молнией пришибёт, если он ошибается! — Что… — Придя к единственно возможному решению, маркиза красноречиво поглядела на место Штанцлера, затем, вопросительно приподняв брови, на Ворона.
Валме не пришлось гадать, как он сформулирует откровенное враньё: Рокэ не зря говорил, что не имеет обыкновения лгать, он просто обошёлся без этого. А действительно, зачем подтверждать словами то, что и так очевидно? Неужели у «любезной маркизы» ещё остались какие-то сомнения? Не произнеся ни единого слова «за» или «против», Алва прикрыл глаза и слегка покачал головой с таким скорбным видом, что не поверить в проступок кансилльера было просто невозможно…
Какое-то время после отбытия посвящённой в страшную тайну дамы Марсель ещё изображал подавленность, но вскоре не выдержал:
— Это никак нельзя было спланировать!
— Смелое предположение, что у меня был план, — заявил Рокэ, придвигая к себе нетронутую тарелку с виноградом. — Как ты думаешь, насколько правильно эта чудесная женщина поняла ситуацию?
— У неё нет выбора, — фыркнул Марсель, — тут хочешь — не хочешь, а поймёшь, как надо… То есть, как не надо. Может, я её догоню и добавлю подробностей про совращение малолетних? Я же болтливый.
— Ты болтливый, но не надо. Лучшие подробности добавятся сами собой, когда наша могила заговорит. Тем более, в оригинале малолетних не было, — добавил Алва менторским тоном, и у виконта сложилось полное впечатление, что они перевирают не бредни кансилльера для наивных оруженосцев, а какое-нибудь важное сочинение великого Дидериха.
И результат не заставил себя ждать — на следующее утро о скрытых наклонностях Августа Штанцлера говорила вся Оллария.