— Ты же знаешь, что мне нельзя, — как-то даже виновато и немного завистливо прошептал Ройчи.
— Тоже мне отмазка. Ничего, начнёшь с нами, а потом мы тебя свяжем.
— Разве что, — согласно кивнул тот. — И кляп не забудьте, — напомнил. — А то знаю: всегда найдётся добряк, из-за которого по большому счёту и приходится платить за разгром. Не будешь же, в конце концов бить по морде того, кто якобы помог тебе по доброте душевной.
Эльф теперь уже молча смотрел на человека, и мысленно диву давался, как умеет тот ловко манипулировать его настроением (ну и не только его в их компании, если уж быть точным до конца). Другое дело, осознанно это или нет. Наверное, в какие-то моменты — да, он отдаёт себе отчёт в этом, но есть эпизоды и спорные. А с другой стороны, какая разница? Достаточно того, что Листочек уверен в искренности и благонадёжности товарища — тот никогда и ничего не сделал во вред своим друзьям. Вот так!
— Так я чего его позвал, — вспомнил Ройчи начало разговора. — Чтобы он отошёл от пленных: во-первых, — не нужная вонь, а мне очень хочется, особенно в свете новых данных, поспрашивать их, а во-вторых, — они не должны были слышать ответы этого Мудака, и если они не совсем благонадёжны, чтоб не успели выстроить логичную защиту.
Листочек одобрительно кивнул — в прозорливости человека он не сомневался, и они направились к лежащим у дальней стены связанным пленным.
Их оказалось одиннадцать. Солдатам досталось знатно — все были в запёкшейся корке крови, изорванной одежде, у многих отсутствовали эпизоды доспехов, большинство были с закрытыми глазами — то ли уснули, что сомнительно, то ли в беспамятстве. К тому же их ещё изуверски связали, можно сказать, перетянули верёвками вдобавок к связанным конечностям и кляпам во рту.
Листочек остановился чуть раньше — тяжёлый запах крови и испражнений так ударил в нос, что он предпочёл страховать товарища и поглядывать на всякий случай вокруг, стоя чуть в сторонке. Но с любопытством наблюдал за действиями Ройчи. Тот остановился над особенно избитым «грифоном», возможно, что и каким-то сержантом или офицером — эльф в агробарских знаках различия не разбирался, но доспехи отличались качеством — естественно то, что от них осталось.
Ройчи присел на корточки над пленным, поднёс факел к лицу и всмотрелся. Сквозь багрово-фиолетовые разводы на него из щёлочек опухшего лица смотрели с такой ненавистью, что впору было ставить щит от сглаза. Кончиком ножа выдернул кляп, и изо рта несчастного вырвался надсадный хрип. Наёмник достал флягу и тоненькой струйкой полил воду прямо в рот. Кадык судорожно заходил.
— Кто такой? — Ройчи смотрел с сочувствием, но попыток разрезать верёвки или иным способом облегчить жизнь связанного не предпринимал. Война есть война, и жалость легко может обернуться ударом в спину.
— Пошёл к дракону, слизняк… предатель… проклятый мятежник…
— Это хорошо, — довольно сказал наёмник, и тот недоумённо замолчал. — Говорить можешь, — объяснил. — Но ты меня с кем-то перепутал, грифон. Ты с Восточного предела? — тот промолчал и, тяжело сглотнув, демонстративно отвёл глаза в сторону.
— Хорошо, — вздохнул Ройчи, — объясняю, — и продолжил жёстко. — К мятежникам скорее можешь быть причислен ты, ибо по словам очевидцев короля убили именно элитные латники РоАйци. То есть бойцы в цветах его гвардии с «грифонами» на плащах. Это ясно? Если же ты меня причисляешь к тем придуркам, что мучали вас, то смею тебя уверить, это не так, и в качестве первого доказательства могу показать их трупы. Я связан с… семьёй РоБеруши, если тебе это о чём-то говорит, и если тебе есть что сказать, говори, в противном случае, я уйду, и оставлю всё, как есть. А с рассветом подойдут подельники той мрази, что мы закололи… Уверяю тебя, за нормальным фасадом столичной стражи скрывается совсем не то, что заявлено — и о лёгкой смерти вы будете мечтать. Мало того, вас казнят с позором на столичной площади, как убийц короля.
Таращившийся в сторону пленный вдруг как-то съёжился, безвольно прикрыл глаза, крепко-крепко зажмурился — в той степени, как это удалось сделать, и наконец посмотрел совсем иным взглядом на наёмника, терпеливо ждущего ответа. И столько в нём было боли и тоски, а ещё безысходности и отчаяния, что Ройчи невольно покачал головой — довели крепкого мужика.
— Что ты хочешь? — безжизненно произнёс тот. — И кто ты?
— Неважно, кто я, — Ройчи отрицательно и твёрдо покачал головой. — Важно, кто ты. Рассказывай всё, что знаешь и… — замер на удар сердца, внимательно вглядываясь в лежащего, — если меня это устроит, у тебя может появиться надежда. Ты уж постарайся, — словно попросил наёмник.