— Я… отца… не убивала…
Слова выдавливались, как огромные валуны из крепостной стены после удара требушета. Само даже предположение о подобном поступке вызывало у неё ужасную головную боль. Каким-то неимоверным усилием довернув голову в сторону, она жалобно глянула на Фиори. И его яростные, преданные глаза, глаза человека, готового пожертвовать собой ради неё, пусть только она намекнёт, немного отрезвили.
Это всё эта насмешливая лживая змея, раздвоенный язык которой, болтается, словно флюгер на ветру, скрывая холодные глазки предателя… Это всё он, интриган и лицемер, любитель чужой боли.
— Что… тебе надо?
— Мне? — казалось, он удивился, но разве можно верить червяку, ползающему по выгребным ямам и рассказывающему, что он на диете? — Всего лишь сдайте оружие и отдайтесь в руки правосудия, — он самодовольно улыбнулся, — И всё будет хорошо.
— Всё — что?
— Справедливый суд возмущённого народа Агробара, — он якобы задумался. — Помните, что от вашего решения, Ваше Высочество, зависит жизнь и относительное благополучие ваших близких, подданных и подчинённых — амазонок… Вижу, склоняетесь к сотрудничеству, поэтому, думаю, вам светит малое — топор палача. Возможно даже, что и не публично. После меня, поверьте, никто больше не притронется к вашему телу…
— Какой же вы, Шакли… душка… Жаль только, вам будет сложно удовлетворить меня…
— Глупости. Но всё равно любопытно — почему же?
— Да говорят твои петушиные яйца между ног для красоты. Мол, у мужика, чем больше шарики, тем он шире ноги расставляет. А ты возбуждаешься только с хлыстом в заднице — на большее не способен…
— Я так и поступлю, моя принцесса, — неожиданно прошипел он, резко меняясь в лице. — Посмотрим, сможет ли твоя аристократическая попочка без всяких масел и прочих цветочков выдержать двойной удар хлыста и моего дракоши. И вот когда наверну тебе хорошенько, тогда может быть и подумаю о капле милосердия среди моря боли. И повезёт тебе только тогда, когда меня удовлетворят твои крики о пощаде! Ты ведь наслышана о моих вкусах? Признайся, даже втайне мечтала о подобном опыте? Ты же со своими чокнутыми амазонками довольно раскована…
— Какая же ты, мразь… — она с холодным презрением смотрела на это подобие человека: так, просто натянута шкура, а внутри склизкая чернота. — Я вызываю тебя на поединок.
— Даже так? — несколько удивился РоШакли и недоумённо повёл головой по сторонам, словно спрашивая у своих сопровождающих: не ослышался ли он.
— Лидия, прошу тебя, разреши мне… — послышался голос бледного маркиза.
— О, а кто это? Ручной дворянин? Соглашайся, неудавшаяся королева — это так благородно: пожертвовать вместо себя подданным. — Лидия, даже не глянув в сторону РоПеруши, коснулась ножен рукой. — Да, это поступок. Я согласен, — и не медля послышался шелест меча. — Мне, пожалуй, будет приятно сделать на тебе парочку царапин, предварительно срезав эту убогую одёжку.
Он кивнул, и арбалетчики, опустив оружие, сделали несколько шагов назад, словно отмечая условную точку круга поединка.
Лидия с неимоверным облегчением высвободила саблю, свою верную подругу. «Не подведи». Как-то вдруг стало легко, слетел груз тяжёлых дум, неприятных перспектив, какого-то подсознательного ужаса смерти и позора, приятная пустота кольнула виски боевым ознобом, который в сравнении с бушующими накануне чувствами был просто приятен.
— Лидия!..
Она отрицательно качнула головой и сделала отстраняющий жест рукой. Это её битва. И только её.
В ту же секунду отшатнулась, уходя от прямого удара на уровне груди. Ещё несколько наступательных движений навстречу — казалось, РоШакли задался целью располовинить её. Она отскакивала, уклонялась, не имея возможности даже подумать об эффективной тактике противостояния. Но зная одно наверняка — её сабля не устоит от прямого удара тяжёлого меча.
Командир стражников двигался на удивление легко и непринуждённо, сложности или напряжения в управлении оружием не ощущалось, и у принцессы по спине скользнул неприятный холодок. Погибнуть вот так от удара подлеца, вывалив на обозрение собственные кишки было бы очень плохой идеей. И наконец кончик меча вжикнул и зацепил с неприятным звяканьем по наплечнику. Удар хоть и был на излётее, но оказался столь мощным, что развернул её, и, не удержавшись на ногах, она упала на колено боком к противнику. Но тут, слава Единому, сработали рефлексы, вбиваемой безжалостной касательно своих занятий Брадой, и Лидия, на краткий удар сердца замерев на месте, не тратя времени на встряхивание потерявшей ориентацию головы, тут же продолжила движение, уходя на всякий случай в перекат. И не зря — свистнувший в том месте, где она только что находилась, меч был тому самым ярким подтверждением.