— Скорее… ваших тёмные… убивают на площади… пивной кабак…
Удар в ухо прервал жидкий словесный поток, и вновь вышибло сознание из тела.
Следующее пробуждение у Ностромо было не в пример помягче. Он даже умудрился сесть, и попытался осмотреться. К его разочарованию, окружающая местность не изменилась (хотя, это может и к лучшему?), зато своё состояние он оценивал, как… ничего… в смысле плохого, что было странно, учитывая перипетии транспортировки его организма по гостеприимной мостовой Агробара.
— Очнулся? — раздался отдалённо знакомый бас.
Ностромо повернул голову и не особенно удивился, увидев рядом ВерТиссайю, сидящего на некоем походном табурете и внимательно глядящего на него. Барон изрядно осунулся и вообще выглядел уставшим, хотя утверждать, что он недавно махал мечом, не стал бы. Значит, причина в ином. В количестве вина и неопределённости. Возможно ещё что-то гложет огромного рыцаря.
— К-как дела? — каркнул первое, что пришло в голову гном.
Вербарец погрустнел.
— Не успели… — отвернулся, глянул вдоль улицы, где шли несколько его солдат. — Один Рыжий ещё дышит… Да и то, это недолго, — шумно вздохнул, перевёл взгляд на гнома.
Тот сокрушённо вздохнул и отвернулся — смотреть в яростные, полные тоски глаза рыцаря не было сил.
До двух десятков солдат расположились недалеко. Ни убитых, ни раненых не было видно. Зато локтях в десяти лежал труп истыканного стрелами ягира.
— Только эту сволочь парни успели завалить, — проговорил Тиссайя, проследив за взглядом гнома. — А то, клянусь яйцами этих тварюк, быть тебе, друг мой низкорослый, плотно упакованным в животах этих милашек, — невесело хохотнул. — Остальные, к сожалению, ушли, — вновь погрустнел. — На площади тоже не особенно удалось их пощипать — уж больно быстро это драконово семя. Эх, — на его грубом лице появилось мечтательное выражение, и вид этот у простого обывателя, скорее всего вызвал бы минимум икоту — уж больно неприятное зрелище выходило, — бы л бы с нами старина Зелун со своими всадниками, поджарили бы мы им задницы… в прямом и переносном смыслах… Но, — он хлопнул себя по коленям и встал, оруженосец, подпиравший стену в двух локтях от них, тут же подскочил и убрал табурет, — эта хитрая бестия, небось, где-то в укромном уголке сидит и злорадно посмеивается с нас тупых, влипших, как пережравшая муха в липкое дерьмо, — он угрюмо посмотрел сверху вниз на до сих пор сидящего на земле гнома. — Тебе что-нибудь известно о происходящем… — он пошевелил сосискообразными пальцами в латной перчатке, — вокруг?
Ностромо отрицательно покачал головой, отчего виски всё-таки заныли.
— Слышал, будто Элий уже того… — поднял руки вверх. — Но насколько это верно, знает лишь дракон, — помолчал, — или ваш Единый, если ты спросишь, — криво ухмыльнулся, ВерТиссайя ответил ему угрюмым взглядом.
— Понятно, — прошёлся тот, разминая ноги. — Вернее, клянусь яйцами моего папаши, которые по крепости были чем-то средним между гринвудским гранитом и топлёным молоком, но зато чрезвычайно волосаты, что ничего не понятно. Но мой нос подсказывает, что в столице всплывает изрядное дерьмецо, и, дабы не захлебнуться в нём, надо поскорее выяснить, что же или кто тонуть не будет…
— Надо ещё учесть тот момент, что само по себе оно самое тоже не тонет…
— М-да, — с сомнением покосился на гнома рыцарь, и его бороду прорезала трещина — улыбка? — Не кажется ли вам, глубокоуважаемый светлый, что наша беседа напоминает диалог двух учёных мужей?
— Ага, ага, — степенно покивал головой Ностромо, поддерживая игру вербарца, — наподобие астрологов, у которых вместо звёзд яйца. С той лишь разницей, что гадания наши более реальны.
— Это точно, — уже откровенно ухмыльнулся Тиссайя и подал руку Ностромо, помогая встать. — А особенные откровения и удачные сеансы гадания у нас происходят при выпущенных кишках — мысли и судьба становятся столь прозрачны, что легко умещаются на лезвии меча.
— Да вы философ, господин рыцарь, — гном обозначил учтивый поклон, оглянулся вокруг, в поисках топора; искомый обнаружился в трёх локтях по направлению к убитому ягиру. Почему-то он не был никем присвоен — либо по причине избыточности вообще оружия на солдатах, либо из-за не использования подобного оружия этим пехотным подразделением и, соответственно, не возможности его эффективного использования в строю, либо пред ясные командирские очи никто не возжелал мародёрствовать — в общем, не важно, главное, что гном испытал чуть ли не блаженство, почувствовав в руке отполированную ладонью рукоять боевого побратима.