— А то, — буркнул Тиссайя, с пониманием глядя на общение гнома со своим оружием, — нам без этого никуда. Чем ещё заниматься в длинных тоскливых походах, никчёмных баталиях и серых попойках, — вздохнул и направился к своему огромному гнедому жеребцу, спокойно дожидающегося своего хозяина в компании с оруженосцем. — Я вижу, господин гном, вы чувствуете себя неплохо, — бросил, стоя спиной, и проверяя сбрую.
— Ну да, — честно ответил тот, на удар сердца прислушавшись к себе.
— Значит старина Эриус таки подлатал тебя, — пробормотал негромко, занятый ревизией перемётных сум, привязанных на крупе жеребца.
— Эриус? — удивился Ностромо, вспоминая благообразного святого отца, какого-то родственника их знакомца маркиза.
— Да, — барон повернулся лицом к гному. — Он ещё выполняет функции полкового священника и лекаря — Единый наделил его немалыми возможностями, терпение среди которых на первом месте, — уточнил. — Так вот, кто-то из моих шельмецов, клянусь яйцами моего Бирона, — похлопал коня по боку, — я найду этого или этих доброхотов и отблагодарю кувшинчиком вина, настучал отцу о моём… — задумался, — плохом настроении, и тот естественно, на своих двоих помчался в казарму и, — Тиссайя поморщился, будто раскусил луковицу, — провёл со мной… душеспасительную беседу о… В общем, о всяком высоком, о Едином, который завещал… — тут он поймал невольную улыбку Ностромо, разозлился. — Не мог же я святому отцу в рыло дать?! — возопил в сердцах, резко вспыхнув. — Вы своих старейшин и королей часто посылаете? — поинтересовался, прищурившись, и гном поспешно совладал со своим лицом, ибо не следует насмехаться и попрекать кого-либо тем, в чём сам не до конца уверен. Не взирая на комичность ситуации. — Но, клянусь бородой Единого, — успокаиваясь продолжил барон, — отец Эриус вовремя прибыл и подлечил меня, — заметил вопрос в глазах гнома и как-то вроде даже смущённо, как это ни невозможно с таким персонажем, как Тиссайя, ответил. — Ну, он иногда излечивает меня, убирая похмелье. Но очень редко! — воскликнул, словно его собирались уличить в измене присяге. — А потом стали поступать сообщения о беспорядках, появлениях тёмных, и, в конце концов, о нападениях на моих солдат, и пришлось садиться в седло, — он взял под уздцы своего жеребца, и они не спеша двинулись к перекрёстку.
Наверное, накипело у барона, раз он разродился столь длинной речью, при чём не пикантного, как прежде, содержания. Да и в расположение полка отчего-то не очень торопился, а стал любезничать с не очень знакомым ему гномом. Все эти новости, конечно же, были очень интересны Ностромо, но требовалось воспользоваться паузой и выяснить необходимую ему информацию. Если он конечно не под стражей — окружившие их солдаты сформировали вокруг них некий защитный заслон, трактовать который можно было по разному. А то ведь ВерТиссайя — очень непредсказуемый человек, в чём гном совсем недавно имел возможность убедиться, с какими-то своими тайнами и скелетами в шкафу.
— Святой отец вас осматривал, — между тем продолжал барон, — и я так понял, произвёл некоторые действия, улучшившие ваше самочувствие, ибо сержант чудом признавший в вас лояльного короне разумного вынес такой вердикт вашему состоянию и внешнему виду: дракон, опившийся крови и захмелевший, — ВерТиссайя искоса глянул на сокрушённо покачавшего головой гнома и ухмыльнулся. — Должен сказать, когда мы возвращались с площади, откуда шуганули уруков и обосравшийся сброд, и забрали павших солдат, то я специально ушёл в сторону, чтобы убедиться, что знакомый гном уже распивает пиво со своим Торрином и распевает песни… ну, какие там у вас погребальные?..
— Убедились? — недовольно перебил гном — проблемы вежливости с этой беспардонной кучей мяса и железа можно было смело откладывать в самый дальний уголок, не взирая на спасение — просто есть темы, которые гномы не любят обсуждать. — И у нас на том свете поют не погребальные, причём самим себе, как выходит, песни, а прославляющие отвагу, доблесть, мастерство гимны, — сообщил менторским тоном, а параллельно подумал, что тому сержанту, якобы общавшемуся с ним и в конце важной информации зарядившему ему в ухо, он бы сам проделал ответный жест доброй воли — но так, обушком топорика. Ишь, взяли моду: толочь добропорядочных гостей королевства чем ни попадя.
— Ух-ха-ха! — вполне искренне и благодушно расхохотался барон, и, чуть наклонившись к шедшему рядом гному, понизив голос, доверительно сказал. — Я действительно рад, что ты жив, гном, но не потому, что симпатичен мне, ибо как можно общаться облакам и коровьими лепёшками? — Ностромо поморщился на сравнение, но промолчал, так как вербарец приблизился ещё ближе, причём без тени улыбки в подозрительных свиных глазках, и дохнул таким перегаром, что волосы в носу у гнома в ужасе зашевелились. — Правильно, никак — ранжир разный. Но твой здоровый приятель произвёл на меня благоприятное впечатление, а это, — многозначительно воздел бровные заросли, — многого стоит. К тому же ты пытался спасти моих людей. Беда в том, что ноги у тебя коротки, чтобы бегать быстрее, да и попался ты на глаза очень настырной парочке уруков — они умудрились подранить двух солдат, прежде чем потерять одну из своих этих безумных конячек, и уйти от нас. А так желание у тебя было о-очень похвальное, — он тяжело вздохнул и посмотрел вперёд, опять будто сдуваясь и становясь каким-то безразличным. — Можно, конечно, считать, что мы в расчёте, ибо мои солдаты отогнали тёмных, тем более, в конце концов, ты так и не успел предупредить вовремя, но всё-таки считаю себя немного обязанным. Поэтому, — посмотрел серьёзно, если есть какие пожелания, могу попытаться их выполнить.