– Не верю и ничего не понимаю. Заткнись, пожалуйста, и говори все, как есть. Ты знаешь, где она?
– Не знаю. Ты не намерен следовать моему совету? Еще раз предлагаю, по старой дружбе…
– Да хватит меня пугать!
– Ну, как хочешь… Только имей в виду, это нихрена не телефонный разговор. Я почти не сомневаюсь, что нас слушают.
– Да кто слушает, твою мать?!.
– Тихо! Полчаса тебе хватит, чтобы добраться? Там же, где и вчера, только не внутри, на улице. Я выйду. И ради Аллаха, не звони больше на этот номер…
Я ошалело поглядел на гудящую трубку и, ничего не понимая, кинулся собираться. Возможно, сейчас мне дадут хоть какое-то объяснение происходящему?
Погода испортилась, предвещая скорое наступление осени. Вчера еще вовсю светило солнце, а сегодня улицы затянуло сонным туманом. Над домами нависли мутные облака, засыпая моросью редких прохожих. Я в спешке не взял с собой зонта, и, ожидая Стасика, изрядно промок. Он опаздывал – прошло десять, потом двадцать минут от назначенного времени, а его все не было. Презрев указания, я попытался вызвонить его – сначала по обычному номеру, затем по Асиному – безуспешно. Видимо, испугавшись своей бредовой мысли о прослушке, он выключил оба телефона.
Потом я намок до такой степени, что плюнул на конспирацию и пошел искать его в лабораторию – на ходу подбирая слова о том, как важно быть пунктуальным. В экспериментальном ангаре, как и вчера, было совершенно безлюдно. Я мельком подумал, что ученые – сущие лоботрясы, которые только и могут, что забивать на работу, но затем вспомнил о субботнем дне и устыдился. Знакомый вагончик был закрыт, но я решительно дернул за ручку, – и, согласно законам жанра, дверь легко поддалась. Удивительное зрелище открылось моему взору.
Хотя нет. Сама обстановка могла мало чем впечатлить. Что необычного в старом, пустом строительном вагончике, сквозь отставшие обои которого просвечивают щелястые доски? То, что раньше было лабораторией, теперь исчезло. Не было ни столов, ни приборов, ни компьютеров – все вынесли, не оставив и следа. Пол был усыпан строительным мусором и грязными обрывками бумаг, и только в углу белело какое-то приметное пятно. Я подошел поближе и присел, вглядываясь в полумрак. Это была небольшая кукла, сотканная из мягкой материи. Одна рука фигурки казалась заметно короче другой; мелкая вышивка на груди поражала мастерством, но лицо было обозначено вкривь и вкось, кое-как – несомненно, это был стиль Стаса. Шею куколки стягивал тугой кожаный ремешок, а на затылке топорщились грубо приклеенные волосы. Точно такие же днем ранее я нашел в машине на куче битого стекла – чтобы понять это, мне даже не надо было обращаться к Эльдару. Более того, я был твердо уверен, что все это уже видел раньше – и пустой вагончик, и кучу мусора в углу, и эти веселые, бисерные глазки под грязными спутанными прядями… У меня закружилась голова, я затравленно огляделся по сторонам, ничего не понимая – и лишь через секунду осознал, что поймал очередной приступ дежавю.
Не отрывая глаз от страшной куклы, я снова набрал номер Стасика. Недоступен. От злости на то, что он вздумал исчезнуть ровно тогда, когда я ждал от него всех объяснений, от злости на ненадежную память, взявшуюся играть со мной в самый неподходящий момент, от злости на самого себя, раз за разом влипающего в дерьмо по собственной дурости, я вскочил и треснул ногой по стене, чуть не пробив дыру. Заорал в пустоту, неведомо кому: «Да что за херня тут творится?!!»
За спиной оглушительно заскрипела дверь, и я в ужасе обернулся. Но там всего лишь стоял дед-охранник и укоризненно смотрел на меня белыми от старости глазами.
– Пошто буяним? – с угрозой в голосе поинтересовался он. – Наркоман, что ли?
– Нет… – просипел я и закашлялся от пыли, выбитой моим ударом. – Я ищу Станислава Хомячкова. Не видели?
– Не знаем таких, – с достоинством сказал дед. – Шли бы вы отсюда, а то полицию вызову. Тут всяко нельзя находиться. Опасная зона.
– Что же здесь опасного? – возразил я. – Научный институт.
– Иди, сказано тебе! Строительные работы! Под снос склад этот, ясно? Ректорский домик строить будут!
* * *
Наш город молод, но велик и многолюден. Из космоса он похож на лилейный цветок вроде тюльпана, в котором роль могучего стебля выполняет река, а застроенные районы отходят от берегов двумя длинными, стреловидными листьями. Еще карта города напоминает порхающие ослиные уши с кончиками, разлетевшимися на добрые полсотни километров. В ложбинке между этими ушами, испещренной тысячами зданий – от человеческих панелек до бездушных чиновничьих цирков – живет народу больше, чем в паре-тройке захудалых люксембургов. Все эти добрые люди носятся, как угорелые, на трамваях и метро, ходят в гости и в детский сад, спят, любят, всячески безобразничают, в общем, постоянно мелькают перед глазами, перемешиваясь, меняясь и все равно оставаясь прежними. В этом городе ты можешь безнадежно потерять связь с другом детства, а под старость лет, придя в магазин за утренним кефиром, узнать, что он уже двадцать лет живет в соседнем квартале, и каждый день ездит в твой же офисный термитник на твоей же маршрутке, только выходит на остановку раньше. Куча, куча, куча людей – столько, что ты давно уже позабыл, что за каждым из них скрывается удивительный, уникальный, но, к сожалению, недолгий мир чувств и мыслей, – и пренебрежительно (а в момент, когда в забитом автобусе в твой живот втыкается локоть попутчика, то и раздраженно) называешь их всех толпой, не различая лиц. Найти маленькую Асю в этом урбанистическом хаосе оказалось делом на удивление нехитрым.