– Фу-у-у, – закашлялась она, вытирая сладкие губы о мою не менее сладкую щеку. – Зачем тебе надо каждый раз накачивать меня до ушей? Я что, так не дам?
Я и сам уже еле стоял на ногах, с ощутимым усилием придерживаясь за ее стальную талию. Как ни крути, пьяно подумал я, а ведь Эля – последнее оставшееся мне близкое существо в этом мире. Аси нет, о Нине и думать страшно… а Эля – вот она: живая и даже теплая, хоть и жесткая, как боксерская перчатка. А что ты хотел? – печально спросил я сам себя. Знал же с детства, что твои мечты всегда исполняются буквально – да еще с таким довеском, что лучше сразу сдохнуть. Ты, сумасшедший, жаждал сумасшедшей любви – что ж, получай. По части здоровья черепной коробки Эля тебе самая пара. Интересно, а ее я тоже сейчас выдумываю?
– Ладно, – сдался я. – Пойдем в комнату. Холодно…
В спальне все оставалось по-прежнему. Вместо отсутствующей люстры Эля зажгла на полу несколько фонариков, которые, как дискотечные прожекторы, были направлены на кровать. Застеленная на этот раз ярко-алым бельем, в пучке холодного света, она неприятно напоминала театральный подиум. Не удивлюсь, внутренне усмехнулся я, если и этот концерт дуэтом будут снимать на пленку. Мне было все равно.
– Круто я придумала? – похвасталась Эля, показывая всю эту роскошно-пурпурную иллюминацию. – Давай, зай, не тормози, я соскучилась…
Она затащила меня на кровать и принялась раздевать. Я был словно кашалот, выброшенный на берег и уже частично растекшийся по пляжу. Ничего меня не трогало: всё, что раньше казалось мне в ней совершенно прекрасным – худые длинные пальцы, узкое рыбье тело, твердые блестящие икры – безвозвратно потеряло значение. Я лениво отдувался, пытаясь изобразить хоть какую-то страсть, но Эля сегодня не желала начинать свои игрища, в которых от меня ничего не зависело – на этот раз она требовала нежности, ласки и, страшно сказать, любви. Это было не по правилам – любовь и тепло забрала Ася, а Эле я был готов, скрепя сердце, отдать только вялый манекен своего тела.
– Послушай, зайчонок, – жеманно заявила она. – Я все понимаю, но ты давай-ка, шевели поршнями. А то я ничего не чувствую.
Ах, так, разозлился я. Ну тогда извини, дорогая, ничего приятного ты от меня не дождешься, а вот острых ощущений – сколько угодно. Я рывком перевернул ее на живот.
– Точно хочешь? – процедил я сквозь зубы.
– Хочу, чтобы сильно, – хихикнула она.
Не знаю, чего она ждала, но я сделал то, что никогда раньше не позволял себе с ней – и что так хотел сделать с Асей.
Тело Эли было мускулистым, закаленным, как у цирковой гимнастки, но даже напрягая все силы, она не могла выбраться из-под моей стокилограммовой туши. Вцепившись в волосы, я вывернул ее лицо вбок, прижав к подушке, и с ожесточенным удовлетворением наблюдал, как наигранная поволока в ее расширившихся зрачках сменяется, наконец, живыми, неподдельными эмоциями. Пусть это были только боль и гнев, но теперь я видел настоящую Элю, а не обычную глянцевую куклу. Сейчас я мог бы полюбить ее заново – лишь за одни эти невидящие, закатившиеся глаза, но вместо этого перед моим внутренним взором опять предстала другая. Я вспомнил, почему прежняя Ася даже думать запрещала об анальном сексе – и это воспоминание утроило мои силы, так что бедняжка Эльза даже перестала голосить, перейдя на сдавленные всхлипы.
Ася никогда не стремилась к экспериментам, да и мне в ту пору было достаточно малого – обычно она просто раздвигала свои молочно-белые ноги и отстраненно закрывала глаза – и я, не слишком мучая ее, управлялся за пару минут. Большего она и не требовала. Но в тот раз я был слишком пьян и никак не мог закончить (точно, как сейчас), и в какой-то момент мы обнаружили, что просто лежим и злимся, вместо того чтобы заниматься делом. Хочешь, попробуем по-другому, вдруг несмело предложила она, и это было необычно. Оказывается, она прочитала в каком-то женском журнале, до которых была большая охотница (все это она сбивчиво рассказывала мне, пока мы неумело готовились), что только разнообразие в половых утехах является залогом счастливой совместной жизни, и что настоящая женщина должна быть готова дать своему мужчине возможность хотя бы раз взять себя сзади. Более того, она еще и потребовала, чтобы я ее привязал и не обращал внимания, если ей не понравится – именно с такой степенью самопожертвования, на ее взгляд, подобало вести себя любящей девушке в постели. Поохав для вида, я шарфом прикрутил ей руки к спинке дивана – освободиться из такого ненадежного узла смог бы и ребенок, но Ася обещала терпеть до конца и специально не выпутываться. Задрал наверх пухлые бедра (да не такие, как у Эльзы – тощие, кофейно-смуглые, сожженные автозагаром, – а соблазнительно тяжелые, алеющие от смущения) и, взяв с полки первый подвернувшийся тюбик с кремом, выпустил добрую половину на крохотную розовую ложбинку. И когда я нагнулся к ней, чтобы успокаивающе поцеловать в щеку, она вдруг разглядела этот дурацкий тюбик в моей руке.