«Гофманиана»
Вернее, годом ранее, в 1922-м. Тогда-то Елена Александровна и отправляет письмо в Париж торгпреду советской страны Скобелеву, предлагая приобрести у неё для Пушкинского Дома фамильные раритеты: гербовую печать поэта, черепаховый веер Наталии Николаевны и её акварельный портрет. Вроде бы верный шаг, ведь Матвей Иванович Скобелев, к слову, меньшевик по убеждениям, первым начал полулегальную работу в Париже для подготовки торговых сношений с Францией. Все усилия направлял на то, чтобы Франция признала Советскую Россию и её правительство, и довольно-таки преуспел в том, раз имя его было на слуху даже у эмигрантов.
Да, действительно, Матвей Скобелев успешно выстраивал торговые отношениям Страны Советов с Францией, а заодно и с Бельгией. Затем удачливый торгпред возвратился в Москву, где в 1937-м и попал в «ежовые рукавицы»: по распоряжению Николая Ежова его ждали арест как «участника террористической организации» и скорый… расстрел.
Но тогда, в начале двадцатых, имя Скобелева ассоциировалось для русских эмигрантов с деньгами и властью. И прими Матвей Иванович, первым распечатавшим письмо внучки поэта, иное решение, как знать, не пришлось бы ныне разгадывать тайну исчезнувшего дневника? Но события развивались по другому сценарию, непредсказуемому.
В том же 1922-м в Париже неожиданно появляется посланец Советской России Модест Людвигович Гофман. Необъяснимо, как среди всеобщей разрухи в стране, где ещё не стихли отзвуки канонады Гражданской, из Петрограда во Францию командирован представитель Российской академии наук с целью озаботиться судьбой Онегинской коллекции?! И в конечном счёте – добиться её возвращения в Россию.
Кто же он, владелец той уникальной коллекции, носивший столь романтическую фамилию? Страстный собиратель пушкинских реликвий, Александр Фёдорович избрал для себя псевдоним любимого героя – Онегин. Псевдоним тот указом императора Александра III был преобразован в фамилию собирателя. По версии, Александр Онегин, появившийся на свет в Царском Селе в 1845-м, приходился побочным сыном одному из великих князей. Так ли то на самом деле? Можно лишь строить догадки.
Преданнейший поклонник Пушкина, он в 1879 году перебрался в Париж и основал там, в собственной квартире, первый в мире музей русского гения, прообраз будущего Пушкинского Дома. Редкостное собрание парижской Пушкинианы: автографы поэта, его рисунки, портреты современников, их письма…
На встречу с Онегиным, человеком удивительным, и отправился по прибытии в Париж блистательно эрудированный Модест Людвигович Гофман – эстет от пушкинистики: филолог, историк литературы, текстолог. Любимый ученик основателя Пушкинского Дома Бориса Модзалевского, чему свидетельством его лестный отзыв: «Знаний у него бездна, знает Пушкина как никто другой; деловит, предприимчив, энергичен. Он со всякою задачей справится и из самого затруднительного положения выйдет с честью».
Гофмана не назовёшь кабинетным учёным: ещё прежде, в начале века, он объездил тверские имения Вульфов, Понафидиных, Великопольских, с владельцами коих был дружен Александр Сергеевич, подолгу бывая в тех местах, где муза была неизменно благосклонна к поэту.
Модесту Гофману повезло найти в Старицком уезде немало раритетов, соединённых с именем Пушкина: его рукописи, альбомы, записные книжки друзей поэта, их портреты. Благодаря Гофману Пушкинский Дом обрёл главы «Евгения Онегина» с дарственными надписями Евпраксии Вульф, милой Зизи, и её матушке Прасковье Осиповой, дневники Алексея Вульфа, переписку родственных семейств Вульфов и баронов Вревских.
В Малинниках Гофманом найдены три письма поэта, обращённые к соседке Прасковье Александровне Осиповой, где читались и такие строки: «Примите, сударыня, уверения в совершенном моём уважении и преданности. Поручаю себя памяти всего любезного семейства вашего».
Ранее молодому учёному посчастливилось сделать не менее редкостные находки в псковских имениях приятелей поэта. Все эти бесценные реликвии, без сомнения, бесследно исчезли бы в революционных вихрях и пожарищах, как и сами старинные родовые усадьбы. Кто тогда бы смог разыскать давние письма, альбомы и миниатюры в комодах и сундуках разорённых дворянских гнёзд?!
И вот в 1922 году Модест Людвигович Гофман, сотрудник Пушкинского Дома, был командирован в Париж как знаток наследия поэта. Но более в советскую Россию он не вернулся.
Видимо, уже при первой встрече Александр Фёдорович Онегин предъявил гостю письмо из Константинополя. Елена Александровна обращалась в нём к парижскому коллекционеру с тем же предложением, что прежде к Скобелеву. Да, она была бы и рада, подчёркивает внучка поэта в письме к Онегину, передать безвозмездно все эти семейные сокровища России, но сделать желаемого не может, так как они с супругом «остались совершенно без средств».