Ощущая, как силы медленно возвращаются к нему после выпитого снадобья, приготовленного его лейб-медиком, король Матвей, прикрыв глаза, лежал на своей широкой постели под алым балдахином. Слабость была такая, что трудно шевельнуться, но внутреннее чувство уже говорило, что он поднимется. На этот раз обошлось, миновало. Тот нестерпимый, сжимающий все тело острыми когтями ужас, который он пережил, погружаясь в небытие, теперь как бы спрятался, притаился где-то в глубине сознания, лишь напоминая о себе колючей мыслью: так вот как умирают, как тяжко и мучительно дух расстается с телом! Может быть, лишь праведникам суждена иная смерть. А он грешник, с душой, запятнанной преступлениями и страстями. Там, на небесах, он предстанет перед богом какой есть, в своей исконной сути, без короны, королевской мантии и скипетра императора. А впрочем, есть ли что там, за гробом?.. Здесь же, на земле, он король, обязанный этим своему рождению, и потому он всегда поступал в соответствии с королевским долгом власти. А долг этот требовал твердости, а то и коварства — суровый, кровавый и сладостный долг. Ему он был предназначен свыше, и он исполнял его. Вот что он скажет, представ перед высшим судьей. Но то время еще не настало. И никому не ведомо, когда оно настанет для смертного.
Рассуждение это успокоило короля Матвея и постепенно вернуло к бренным заботам власти. Мысли потекли по привычному руслу, как всегда, вызывая то усмешку, то досаду, то раздражение; гнев он подавлял в себе, боясь нового припадка. Да, все реже в последнее время радость или торжество волновали его кровь, когда он думал о делах государственных. Со всех концов империи приходят дурные вести: то тут, то там вспыхивают бунты крестьян, волнуется городской плебс. Все чаще королевским чиновникам оказывают прямое сопротивление. Без надежной охраны они не рискуют появляться среди народа. Его тайные агенты доносят о сношениях немецких князей с внешними врагами, о сепаратных соглашениях высокородных панов, князей и графов-католиков с его противниками. Каждый из них заботится лишь о своекорыстных интересах, сильная королевская власть им помеха.
Но особенно беспокойно, как всегда, в Чехии. Представители чешских сословий за его спиной договариваются, сколачивают союзы против него с сословиями в Венгрии, даже в Австрии. Чехи не забыли о своих требованиях, которые они предъявляли ему перед коронованием. Он пошел (вынужден был пойти!) им навстречу лишь в одном пункте — религиозном, выполнение остальных четырех пунктов он отложил... Сословия не раз напоминали ему об этом — он прикидывался глухим. Пока он жив, эти четыре пункта выполняться не будут. Как, дать им право созывать свои съезды без его королевского соизволения? Дать им право свободно заключать союзы с сословиями других земель, мало того — заключать договоры с протестантскими князьями! Да неужто он добровольно откажется от своих королевских прав и будет зависеть от решения их сеймов?
При одной мысли об этом король Матвей почувствовал, как от волнения у него перехватывает дыхание. Все же усилием воли он заставил себя размышлять более хладнокровно. Несомненно, чехи объявили ему тайную войну. Впрочем, они не скрывают многих своих намерений. Сословия наглеют на глазах. Он хотел продолжить войну с турками, чтобы усилить свое влияние и в Европе и внутри империи, — сейм отказал ему в средствах, и планы его рухнули. А беспрерывные конфликты между католическими властями и протестантами, которые, ссылаясь на Грамоту его величества», открывают новые церкви? В любой момент эти конфликты могут перерасти в возмущение всех слоев против короля и католиков. А все это плоды политики его бесхарактерного братца императора Рудольфа, который за бесчисленными пирами, учеными увлечениями да собиранием всяческих художественных коллекций так и не понял, что происходит в его землях, в этой бунтарской Чехии, где при нем снова подняли головы протестанты, которые открыто готовились к борьбе против законной королевской власти и святой католической церкви.
Подумав о Рудольфе, король Матвей брезгливо поморщился. Мятежный дух возрос в непокорной Чехии из-за попустительства его слабодушного братца. Недаром же он, Матвей, всегда говорил, что Рудольфу пристала не королевская корона, а мантия ученого или, того лучше, прожженный фартук алхимика, которыми он наводнил свой дворец в Праге. Эти шарлатаны обещали ему добыть золото, но получалось наоборот: золото королевской казны текло в их карманы да в руки всевозможных ученых и художников, а больше всего — всяческих авантюристов и обманщиков, прикидывавшихся великими знатоками наук и искусств.