Так был ли он счастлив? Сознание, что он нужен, что от него ждут помощи и поддержки, прибавляло ему силы. А теперь?
В эти трудные дни ответственность его возросла вдвойне. На него смотрят, ему верят, и он должен быть спокоен, по-прежнему заниматься всеми делами и не допускать вражды, готовой вспыхнуть в любую минуту между католиками и протестантами. Но война уже пустила свои ядовитые ростки. Августинские монахи уже не встречают его, как раньше, с улыбкой, не останавливаются поговорить — опустив глаза, они спешат пройти мимо.
Отдает ли Ян Амос отчет в том, что в эти тревожные дни он избирает свой путь — невзирая на обстоятельства, на самые тяжкие удары судьбы сохранять самообладание и делать свое дело, черпая мужество в сознании долга, своей нужности людям? Вряд ли он задумывается над этим. Он поступает по велению совести, но каждый шаг неумолимо требует следующего, более трудного.
С наступлением лета Ян Амос отправляется пешком по Моравии. Налегке, с записными книжками в карманах, шагает он по дорогам и тропам, заходит в села и усадьбы, беседует с крестьянами, ремесленниками, господами. Страницы его книжек заполняются поговорками, преданиями, песнями — это для «Сокровищницы чешского языка». В особую книжку он заносит различные измерения для будущей карты Моравии, которую успеет составить еще в Фульнеке. Ее амстердамскими изданиями 1627 и 1664 годов будут пользоваться в течение всего XVII века. Эта карта и теперь во многих отношениях не утратила своего значения.
Существует глубокая внутренняя связь между различными работами этого периода, посвященными Моравии. Коменский как бы заново стремится открыть родину, богатства и красоту ее земли, ее людей, язык и поэзию, прошлое и настоящее. Словно предчувствуя разлуку, Ян Амос не может надышаться, наглядеться на свою милую Моравию. В приобщении новых поколений к ее культуре видит Коменский свой сыновний, учительский, гражданский долг.
В Моравии царит мир, но война неумолимо расширяет свои пределы, и если она придет сюда, то больше всего пострадают крестьяне, все бедняки. Мягкая, красочная, завораживающая красота родной земли, словно созданная для того, чтобы на ней жили счастливые люди, еще острее оттеняет бесправие, безысходную нужду крестьян.
Еще в Пшерове у Коменского родилась мысль рассказать о бедственном положении народа и обратиться ко всем христианам — всем, без различия состояния и сословия — с мольбой о помощи. Но тогда он не представлял себе, как это сделать. За два последних года, часто бывая в семьях бедняков, Ян Амос ближе узнал их. Когда он думал о крестьянах, то словно слышал их голоса, видел лица мужчин, из последних сил надрывающихся на поденщине; разбитых старостью и болезнями стариков; согнутых беспросветной нуждой женщин. Порой он не мог определить их возраст. Молодые женщины выглядели как старухи. Горькие жалобы стояли в ушах, отзываясь острой болью в сердце. А что, если и другие услышат их живой страдающий голос, если бедняки сами выскажут свои жалобы? Эта идея, неожиданно пришедшая в голову, взволновала Коменского. Теперь слова, которых раньше недоставало Коменскому, пришли сами, речь его полилась свободно, естественно, стремительно. Прислонившись спиной к дубу, в тени которого он присел отдохнуть после долгого пути, Ян Амос быстро пишет.
«Прежде всего, разреши нам, милосердный боже, открыться тебе во всем и рассказать, что лежит у нас на сердце, когда мы видим в этом мире нелепость, нас угнетающую, появляется желание размышлять, твоя ли это воля в том, что между нами — людьми — водворилось неравенство, что одни живут в изобилии, а другие в нужде прозябают; одни вечно в роскоши утопают, а другие от голода и жажды умирают; одни беззаботно живут без всякого труда, другие же — волы и в изнурительном труде дни и ночи проводят. Разве не всех нас ты, единый создатель наш, сотворил? Не всех ли нас ты сотворил по образу твоему?.. О боже вечный! Взгляни на то, что творится кругом, и заступись за нас или же отрекись от нас, если не считаешь нас своими созданиями. Но чем же те лучше нас, раз ты их так возвысил над нами и дал им повод для их чванства?»
Рука Яна Амоса еле поспевала за мыслью. Когда прошла первая горячка, он подумал о том, кому же обратят бедняки свои жалобы? Господам? Но, сделав так, он покривил бы душой. Крестьяне давно уже ничего, кроме самого худого, не ждали от своих господ, глухих к их нужде. Господа лишь из года в год ужесточали свои требования. Да, на земле не к кому обратиться беднякам, не у кого искать защиты! Вот они и посылают свои жалобы богу — а их сетования переходят в упреки. Отчаяние побуждает их вопрошать бога. Поэтому и надо назвать это сочинение «Письма к небу». Может быть, ужасающая правда, высказанная бедняками, пробьется сквозь эгоизм, алчность господ и тронет их заскорузлые сердца? А если нет, пусть знают: те, кто угнетает народ, не вправе считать себя христианами.