В рождественскую ночь все должны быть на свободе и веселиться. Даже дворовых собак спустили с цепи.
А теперь хозяйка пошла в хлев, она будет угощать свой скот самым лучшим кормом, приговаривая: «Вот тебе на сочельник, моя коровушка, а это тебе, радуйся празднику». Животных угостят и остатками с праздничного стола.
Потом их будут «наряжать». Каждому наденут новую шлею или ярмо. «Иначе, — говорят в народе, — если бы тварь могла говорить, она сказала бы: «Пусть лучше змея обовьется вокруг моей шеи, чем старая шлея в сочельник».
И все эти поговорки и присказки дороги, ох, как дороги сердцу молодого ученого.
Конечно, мысли о системе растений, которую он хочет предложить, никогда его не оставляют. Он думает о ней всегда, везде: и здесь, в тихом Стенброхульте, у постели бедной матери, в церкви во время службы и сейчас, в ночь перед рождеством.
Но обычаи родной старины тоже занимают немалый уголок в его сердце и останутся там до последнего часа, пока оно не затихнет навсегда...
Сегодня дадут лошадям отборный овес и лучшее сено, чтобы наутро лошадки резвее бежали к заутрене. И это хорошо знает Линнеус, и ему приятно, что за университетскими заботами он ничего не забыл, и все сберегла его память, как будто он никогда не покидал этих мест.
— А под конец положат в ясли волоски из шкуры медведя. Это очень важно, — летом хищные звери не тронут скота! Потом отправятся в баню, а вечером начнут обмениваться подарками. Из дома в дом пойдут «рождественский старик» и «рождественская старуха», тоже с подарками.
Стоять на улице холодно и... очень грустно. Линнеус тихо входит в дом, в котором когда-то было весело в праздничную ночь.
С улицы слышны звуки скрипок. Без музыки и танцев не обходится ни один праздник. Молчаливые и вообще сдержанные шведы очень любят повеселиться. У них много красивых народных танцев и игр.
Линнеус охотно принял бы в них участие, как бывало прежде, но общая семейная печаль мешала настроиться на веселый лад. Нет, в это рождество праздничное веселье решительно не получалось в доме старого пастора Нильса Линнеуса...
Не только болезнь матери омрачала дни Линнеуса. С возвращением из-за границы его конкурент Розен опять начал свои козни. С самим Линнеусом он держался довольно дружелюбно и как будто искренне, а в то же время стали доходить слухи, что Розен за глаза говорит о нем: «Это же недоучка! У него нет диплома, как же ему дозволяют вести занятия со студентами?»
В начале 1733 года Линнеусу поручили прочитать несколько лекций по пробирному делу. Вот и пригодилась восьмидневная практика во время лапландского путешествия. Линнеус старательно готовился к занятиям и обработал свои лекции в виде краткого руководства, которое получило одобрение университета. Это его порадовало, тем более что неприятностей было много.
Скончалась мать. И как ни готов он был к этой утрате, она больно ранила его, потому что в глубине души все еще жила надежда, что мать поднимется.
Розен усилил свои атаки против него из чувства зависти к его успеху в лекциях по пробирному делу.
Наконец, Линнеуса очень уязвило то, что курс лекций в Ботаническом саду, который раньше он читал, передали Розену. Отношения между ними становились все более и более натянутыми.
Зима 173/334 года прошла в напряженной работе над начатыми ботаническими рукописями и изучением минералов.
Случилось так, что на рождестве он попал в провинцию Даларна в гости к одному товарищу-студенту.
Здесь ему удалось не только с лихвой наверстать не полученное в прошлом году рождественское веселье, но и провести время с большой пользой.
Даларна — район горной промышленности с плавильными печами и рудниками.
Рудники того времени — огромные глубокие ямы с кучами железной руды по краям. Они, как пропасти, неожиданно открывались у самых ног.
Он спускался сам в это подземное «царство Плутона»2 и увидел на дне его и по сторонам неровные зубцы горной породы. Отсюда снизу пропасть казалась еще мрачнее и грашнее. Со дна медленно ползли вверх чаны, наполненные кусками руды, а навстречу возвращались пустые. На краях чанов стояли рабочие, спускаясь в рудники и подымаясь кверху. Потом, нагруженные рудой, они карабкались по лестницам, отвесно прикрепленным к стенам.
То в одной, то в другой яме раздавался звук взрыва с продолжительным эхом. Затем, после нескольких минут тишины, слышался грохот падающих кусков.
Зимой многие рудники не работали из-за образовавшегося в них льда. Тогда плавили руду, добытую летом.
Линнеус специально съездил в Фалун, где осмотрел медные копи.
В полутора километрах от города начинается огромная каменная пустыня. Ни деревца, ни травки, ни цветка. «Вся она на несколько верст кругом закопчена, заржавлена, выжжена ядовитыми испарениями меди, — так описывают эти рудники. — Куда ни взглянешь, везде, на громадном пространстве, черно-бурые горы шлаков... и камней, выброшенных из недр земли. Отовсюду поднимаются черные трубы заводов, которые в рабочие дни обращают эту мрачную каменистую пустыню в дымящийся кромешный ад. Если стоять на площадке у дома заводского управления, то у ног ваших окажется необъятно широкая пропасть, которая и есть главное вместилище фалунских рудников. На дне этого исполинского оврага виднеется бесконечное число колес, блоков, канатов, колодцев, осыпей, бревенчатых срубов, целая сеть перекрещивающихся деревянных мостков, по которым возят тачки с рудой, деревянных лестниц, чтобы лазать вверх и вниз; в отвесных стенах зияют черные пасти туннелей, пробитых во всех направлениях к медным жилам. Огромные бадьи, вмещающие в себе каждая по целому возу руды, поднимаются и опускаются на блоках с глубокого дна пропасти; по берегам ее подъемные машины вытягивают эти бадьи с рудой, которую и везут к заводам...»