Благожелательный сам к людям, Линней встречал хорошее отношение. Сколько людей протянуло ему руку помощи в трудные минуты... Светлую память о Ротмане, Стобеусе, Цельзии, Рудбеке, голландских друзьях, графе Тессине хранил он всю жизнь.
Собственно говоря, особенных врагов у него и не было, кроме Розена, с которым судьба свела его снова в Упсале. Но, по некоторым данным, они потом примирились. Как будто дело было так. В 1764 году Линней сильно заболел, настолько опасно, что опасались за его жизнь. И вдруг открылась дверь и вошел человек, никогда еще не переступавший порога его дома, — Розен. Глубоко взволнованный, он опустился на колени у постели больного и молча смотрел на него... Рассказывали, что он стал сам лечить Линнея и ухаживать за ним вместе с Сарой-Лизой.
Весной 1774 года Линней читал лекцию в упсальском Ботаническом саду, как говорят, держа в руках любимое растение — линнею (а может быть, это только поэтическая легенда)... Вдруг в глазах у него потемнело... Не в силах подняться со стула, он не мог повернуть головы — удар.
Выздоровление шло медленно, очень медленно, но все- таки еще два года старый князь ботаников верно служил возлюбленной флоре — проводил занятия со студентами. А память все гасла, потухало воображение, исчезла славная живость в речах и движениях. Второй удар положил конец его жизни.
После первого удара он написал о себе: «Яйцо треснуло, оно еще не совсем раздавлено, но что скрыто, то не забыто.
Я отжил свое время и выполнил задачу, которую возложила на меня судьба». Линней почти полностью повторил слова, которые ему сказал когда-то его учитель и покровитель Бургав.
Но он еще в силах радоваться любимым коллекциям. Король прислал ему четыре повозки с растениями из дальних стран. Новая жизнь влилась в слабеющие члены.
— Вот истинное наслаждение — разбирать и описывать королевский дар, присланный в качестве рождественского подарка.
«Во всю мою жизнь у меня не было такого приятного рождества, как нынче». В восторге Линней забывает болезнь и снова, бодр и счастлив. В любимом Хаммарбю с юношеским жаром он отдается разбору растений, в мечтах представляя себе, как украсят они его музей.
Король навестил старого ученого в Хаммарбю, искренне обрадовавшись улучшению состояния его здоровья, и прогостил под его кровом несколько дней.
Линней попросил короля об отставке, но тот отказал, говоря, что, пока Линней жив, никто не займет его места. И старый ученый с удовлетворением записывает этот случай: «...король желает, чтобы он оставался для чести Академии, так как в ней нет лиц более уважаемых...» Надо думать, что такое уважительное отношение было приятно Линнею тем более, что оно нашло и известное материальное выражение (удвоение жалованья).
«Приводить мой дом в порядок...» Летом 1775 года Линней медленно ходил в саду Хаммарбю, любуясь радостью всей своей жизни — растениями.
— Вот из этого вяза сделайте мне гроб! — Он сам облюбовал дерево для своего последнего «дома». Мысли о смерти навещали его все чаще.
Стоял декабрь 1777 года. На своей ферме, в кухне перед пылающим очагом сидит Линней. Холодно, стены еще не прогрелись; старый ученый закутан в овчину и сосет свою трубку.
О чем он думает, какие картины вспоминаются ему из долгой жизни?.. Вот он входит в Лунд, и колокольный звон губит все надежды, недаром никогда в жизни он не мог слышать его без волнения... Может быть, добрая Голландия... Сара-Лиза тех далеких лет... Сын, ему он передает все свои сокровища: книги, мысли, коллекции. Или он задремал...
— Славно я прогулялся! И всех надул! — Он любил пошутить, даже когда никого нет рядом. Взял да и приехал тайком от всех, один с кучером. Морозный воздух освежил его, он очень доволен собой, поездкой, погодой.
А дома переполох ужасный: отправился один куда-то на прогулку и долго не возвращается. Бросились разыскивать и нашли его в Хаммарбю, озаренного пламенем огня, в великолепном настроении.
— Побуду еще здесь, — отвечал он на настоятельные уговоры ехать домой. — Да я отлично себя чувствую!
На самом деле здоровье Линнея было очень и очень плохо. Он давно замечал за собой ослабление памяти, его редкой, феноменальной памяти. Она, хранившая все, что было сделано в науке до него, все, чем заняты современники в чужих странах, какое растение и кем привезено и что о нем написано, — стала тускнеть. Словно драгоценный металл от времени стал покрываться еле заметной дымкой. А там дымка стала пеленой. Память отказывалась служить. Это как-то удивило ученого, а потом, когда стало несомненным фактом, опечалило его.