Дарвин восхищался приспособлениями лазающих растений так же, как приспособлениями орхидей к перекрестному опылению.
Он наслаждался теми и другими, как произведениями естественного отбора.
Болезнь, оскорбления со стороны недобросовестных критиков, усталость, годы — все забывал Дарвин во время своих наблюдений.
Орхидеи, примулы, хмель — это были настоящие друзья «Происхождения видов». Они подтверждали теорию естественного отбора во всех деталях.
«Кто теперь решится сказать, что то или другое строение бесполезно?» — спрашивал Дарвин после наблюдений за орхидеями.
Разве не мог он теперь спросить то же самое о лазающих и вьющихся растениях?
В письме Гукеру он говорит: «Это для меня новый род работы, я рад найти, каким славным руководителем при постановке наблюдений является полное убеждение в преобразовании видов».
Многие виды, прежде бывшие вьющимися, постепенно стали лазающими при помощи усиков.
Лазающие растения добираются до света скорее и при наименьшей затрате органического вещества.
Эту экономию в длине стебля Дарвин установил измерениями.
Стебель турецкого боба, взобравшийся на два фута в вышину, имел в длину три фута. А стебель гороха, добравшийся до той же точки, был в два фута длиной…
Лазающие растения имеют огромное преимущество и в том, что могут взбираться по наружной стороне кроны дерева в то время, как вьющиеся приковывают себя к стволу и ветвям и поэтому находятся в тени.
Каким же образом происходит изгиб усика при лазании?
На поверхности усиков Дарвин наносил метки тушью на определенных расстояниях друг от друга. Происходил изгиб усика, расстояния между черточками на вогнутой стороне уменьшались, на противоположной они сначала сохранялись, а потом увеличивались.
Дарвин объяснял это так: на выпуклой стороне усика воды становится больше за счет поглощения ее из вогнутой. Напряжение в тканях (тургор) становится на вогнутой стороне меньше, и клетки здесь несколько сокращаются. Рост их замедляется, а на противоположной стороне ускоряется.
Но откуда же появилась у растений способность виться и лазать?
Верно, что растение остается прикрепленным к месту своего произрастания. Но разве не видел Дарвин замечательных движений листовых пластинок у росянки? Многие знают, как складывает свои листья мимоза при прикосновении к ним, как к вечеру закрываются головки клевера, раскрываются венчики ночной красавицы.
Кто не наблюдал, как подсолнечник обращает свое соцветие всегда к солнцу и как кислица складывает свои листья на ночь?
С нетерпением и жаром юноши, только начинающего научную работу, почти семидесятилетний Дарвин начинает исследования по вопросу о движениях растений.
«Я весь в огне от работы», — говорит он, изучая, как складываются на ночь семядоли и листья многих двудольных растений.
Не темнота заставляет их двигаться, по словам Дарвина, а различие в количестве света, получаемого ночью и днем.
Дарвин наблюдает за растущим кончиком корня побега и открывает, что ему присуща способность к движению. Нам кажется, что органы растения растут по одной линии. А на самом деле они описывают слабые движения, более или менее приближающиеся к кругу.
Дарвин устанавливает, что способность к движению — общее свойство растений. У одних растений оно совсем ускользает от взора наблюдателя, у других выявляется заметно.
Из способности растения к движению естественный отбор выработал специализированную способность к лазанию и обвиванию. И хотя растения не обладают нервами или центральной нервной системой, но и они, подобно животным, обладают чувствительностью и передают влияние «…из возбужденной части в другую, которая потом и движется», — писал Дарвин.
Особенно замечателен в этом отношении кончик корешка. Он совершает настолько удивительные движения, всегда клонящиеся к пользе растения в целом, что Дарвин образно сравнивал его с мозгом низшего животного.
Растения не нуждаются в движении в той мере, как нуждаются животные; но способность совершать его у них общая.