Часть первая
Версия первая
Прокол
Кембридж, октябрь 1958
Потом Ева часто будет думать: «Если бы не этот ржавый гвоздь, мы с Джимом могли никогда не встретиться».
Эта мысль была такой яркой и отчетливой, что перехватывало дыхание. Ева лежала неподвижно, наблюдая, как свет пробивается сквозь занавески, и вспоминала, под каким углом колесо скользило по изрытой колеями траве; сам этот гвоздь, старый и гнутый; маленькую собачку, которая не услышала звук приближающегося велосипеда и выскочила наперерез. Она попыталась объехать ее, и тут подвернулся ржавый гвоздь. Как легко все это могло не произойти, не должно было произойти.
Но это будет потом, когда вся жизнь до встречи с Джимом станет казаться Еве бесцветной, лишенной звуков, и вообще, можно ли это назвать жизнью? А сейчас она слышит только слабый звук прокола и шипение воздуха, выходящего из велосипедной шины.
— Черт, — говорит Ева. Нажимает на педаль, но переднее колесо трясется, как нервная лошадь. Она тормозит, слезает с велосипеда и опускается на колени, чтобы выяснить причину поломки. Маленькая собачка виновато кружит в отдалении, затем лает, будто извиняясь, и устремляется вслед за хозяином, чья фигура в бежевом плаще уже исчезает вдали.
Вот он, этот гвоздь, из-за которого в шине образовался разрыв длиной не меньше двух дюймов[1]. Ева надавливает на шину, и воздух с хриплым свистом покидает ее. Колесо уже практически стоит на ободе; придется теперь тащить велосипед обратно в колледж, хоть она и так опаздывает на встречу со своим куратором. Профессор Фарли решит, что Ева не написала эссе по «Четырем квартетам» Т. С. Элиота, а ведь она потратила на него две ночи; эссе лежит в сумке, тщательно переписанное, занимающее пять страниц, не считая сносок. Ева этой работой гордится, предвкушает, как будет читать ее вслух, краем глаза наблюдая за старым Фарли, который наклонится вперед и станет шевелить бровями. Он делает так всегда, если что-то привлекает его внимание.
— Scheiße[2], — говорит Ева по-немецки, потому что в подобных ситуациях годится лишь этот язык.
— С вами все в порядке?
Ева все еще стоит на коленях, с трудом удерживая велосипед. Опустив голову, рассматривает злополучный гвоздь и размышляет, стоит его выдернуть, или будет еще хуже.
— Все в порядке, спасибо. Только колесо проколола.
Неизвестный прохожий молчит. Она думает, что он ушел, но тут его тень — мужской силуэт без шляпы, рука в кармане пиджака — появляется на траве рядом с ней.
— Позвольте, я помогу. У меня с собой есть ремонтный набор.
Ева поднимает взгляд. Солнце уже садится за деревья, растущие вдоль дороги, — середина октября, дни становятся все короче — и светит ему в спину, отчего черты лица различить трудно. Его тень, к которой теперь прилагаются поношенные коричневые башмаки, кажется гротескно большой, хотя сам он среднего роста. Светло-каштановые волосы, похоже, давно не виделись с парикмахером; в свободной руке — книга в мягкой обложке. Ева успевает прочитать название — «О дивный новый мир» — и внезапно вспоминает зимний воскресный день, когда мать возилась на кухне с ванильным печеньем и по дому плыли звуки скрипки, на которой играл отец, а она сама с головой ушла в странное, пугающее будущее, нарисованное Олдосом Хаксли.
Ева аккуратно кладет велосипед на землю и встает.
— Спасибо, но боюсь, я не умею им пользоваться. Когда что-то случается с велосипедом, мне помогает сын привратника.
— Уверен… — Он говорит спокойно, но при этом хмурится и начинает рыться в другом кармане. — Похоже, я поторопился. Не представляю, куда подевался этот набор. Обычно я ношу его с собой.
— Даже когда идете пешком?
— Да.
Он скорее мальчик, чем мужчина: примерно ее возраста; студент — шарф цветов колледжа (черные и желтые полосы, как у пчелы на спине) небрежно повязан вокруг шеи. У местных ребят не такой выговор, и они уж точно не носят с собой «О дивный новый мир».
— Надо быть готовым к неожиданностям, и все такое… Кроме того, обычно я езжу на велосипеде.
Он улыбается, и Ева замечает, что глаза у него темно-голубые, почти фиолетовые, а ресницы длиннее, чем у нее. Будь он женщиной, это выглядело бы красиво. В случае с мужчиной немного сбивает собеседника с толку — Еве трудно поймать его взгляд.
— Значит, вы немка?
— Нет!
Ответ звучит резко, и он смущенно отводит глаза. — Извините, я просто слышал, как вы ругаетесь по-немецки. Scheiße.
— Вы говорите по-немецки?
— Нет, но слово «дерьмо» могу сказать на десяти языках.