— Вот дом построю...
— Ты не хочешь, чтобы я приехала, — сказала она. Причем без тени огорчения, с улыбкой, которая раздражала Артема.
— Ты и так не приедешь, — сказал он.
Она спрыгнула с парапета, ладонями разгладила на бедрах юбку.
— Надолго ты в свое Смехово, крестьянин?
— Думаю, что да.
— Не смотри так на меня, пожалуйста, своими пронзительными серыми глазами... Ну чего ты пытаешься во мне найти? Если царевну Несмеяну, то напрасно. Я современная женщина без предрассудков. А тебе нужна совсем-совсем другая... Крестьянка, например. Когда влюбишься, напиши ее портрет и покажи мне. Только вряд ли тебе удастся женский портрет...
— Я постараюсь, — сказал Артем.
— А почему ты ни разу не предложил мне позировать? — спросила она. — Алексей уже кучу этюдов сделал, но я их все забраковала...
— Уж если такой знаток женской натуры не смог, то где уж мне...
— Где уж нам уж... Ты уже и разговариваешь, как крестьянин.
— А ты действительно совсем не знаешь деревни. Крестьяне — это давно устаревшее понятие...
— Что же ты замолчал? Скажи, что теперь сельских жителей называют колхозниками. И еще как это? Ну, которые в совхозе работают? Совхозниками?
— Вот видишь... — сказал Артем, усмехаясь.
— Почему ты отказался от такого великолепного заработка? — спросила она, пропустив его слова мимо ушей. — Алексей потрясен... Он был уверен, что ты с радостью поедешь с ним в Минск.
— Я не хочу об этом говорить.
— Оказывается, и я тебя совсем не знаю... — Она стала смотреть на него, будто и впрямь впервые увидела.
— Ну ладно, я пойду, — сказал Артем.
Нина положила ему руки на плечи, притянула к себе.
— Ты обидчивый, как ребенок... Пойдем ко мне и выпьем по чашечке бразильского кофе.
— Я давно хотел тебя спросить... Твой муж моряк?
— При чем тут муж... — с досадой сказала она. — Я одна дома. Этого достаточно?
— Я ведь крестьянин, как ты говоришь, и, наверное, поэтому не люблю черный кофе... А самовара у тебя наверняка нет.
Она легонько толкнула его, рассеянным движением поправила волосы. Ничего не изменилось в ее лице, но то очарование, что так нравилось Артему, совсем исчезло. Нина была чужой и далекой, причем больше, чем когда-либо.
— Самовара у меня нет, — сказала она, — ты прав.
И когда он понял, что она сейчас уйдет и они, возможно, больше никогда не встретятся, ему захотелось остановить ее, развеять эту отчужденность и снова увидеть ее такой же Ниной, какой знал... Вот стоит она рядом, высокая, красивая. Собственно, чем он недоволен? Она с ним, приглашает домой. Почему бы ему действительно не подняться к ней и не выпить натурального бразильского кофе? Он выпьет заморского кофе — его, разумеется, привез из Рио-де-Жанейро муж-моряк, — подойдет к окну и посмотрит вниз. И увидит набережную и то самое место, где стояла его машина, а он курил и бросал в Неву сигареты, дожидаясь ее... Смешно, наверное, выглядит сверху приплюснутая машина и скучная человеческая фигура...
Он уже раскрыл было рот, чтобы сказать что-нибудь и разрядить эту напряженную обстановку, но она вдруг с улыбкой произнесла:
— Я совсем забыла... Тебе ведь завтра рано выезжать? В это... как его... Смехово!
Артем пробормотал, что это не имеет значения, когда выезжать. Можно и не рано, но она уже не слушала его.
— До свидания, Артем, — сказала она и, не протянув руки, пошла к своей парадной.
Еще можно догнать ее, остановить, но он даже не пошевелился. Вытащив смятую пачку сигарет, закурил. На душе было пусто. С ним действительно что-то происходит, а что, он и сам еще не знал.
С Финского залива наползали на звездное небо разлапистые перистые облака. Сонных чаек отнесло от берега почти на середину. Подул ветер, и черная блестящая вода подернулась рябью. У Петропавловской крепости погасли прожекторы, и приземистые каменные строения сразу из праздничных стали угрюмыми и мрачными. Теперь можно было поверить, что здесь когда-то томились политические узники. Узкое перистое облако нависло над тусклым шпилем.
Дотрагиваясь ладонью до шершавого парапета, Артем зашагал к Литейному мосту.
Глава седьмая
1
Приехал он в Смехово в пятом часу. Сразу за поворотом настроение приподнялось: по дороге прошел грейдер, на обочинах кучи песка. Теперь можно было ехать со скоростью двадцать-тридцать километров. Правда, грейдер сровнял дорогу лишь до моста, проскрести вдоль улицы у него, видно, силенок не хватило, но, как говорится, и на этом спасибо.
Ровно полтора месяца не был Артем здесь. Паровозников твердо обещал, что через полтора месяца день в день вручит ключи.
Артем не был наивным человеком, чтобы до конца поверить словам Паровозникова, но то, что он увидел, повергло его сначала в изумление, потом в гнев: старый дедовский дом, изуродованный до неузнаваемости, кособочился за дощатым забором. Крыши не было, одни жидкие стропила. Пачки свежей дранки весело поблескивали у колодца. Кругом разбросан строительный хлам: трухлявая щепа, битый кирпич, стружка, гнилые бревна. Ветер шевелил рваные клочья обоев на досках.
И ни души. Не слышно доброго тюканья топоров, кряхтенья бревен, не пел рубанок. Тихо вокруг дома. Отворив старую дверь, косо висевшую на петлях, Артем услышал могучий храп. Бригада «Ух!» в полном составе предавалась глубокому сну. Острые топоры воткнуты в бревенчатые стены, брезентовые сумки висели на топорищах, у подоконника, в стружках, выстроилась батарея бутылок. В основном «Московская» и «Волжское». Серега Паровозников раскинулся на верстаке, заняв ключевую позицию на высоте. Остальные кто как лежали на полу, подсунув под головы чурбаки и обрезки досок.
Дом изнутри представлял собой еще более жалкое зрелище: бревна были подогнаны неровно, между ними щели, из которых клочьями торчал зеленый мох, пол ступенчатый, из грубо отесанных досок, потолок прогнулся, из прорех при каждом шаге сыпалась труха.
Артем, бесцеремонно перешагивая через спящих, ходил от стены к стене и все больше мрачнел. Он готов был хватать этих несчастных халтурщиков за ноги и вышвыривать в окно. Еще хорошо, что не все деньги отдал им... А уж больше они не получат и гроша ломаного! Проспиртованный тяжелый дух витал в жилище. Артем хотел отворить форточку, но рама, как будто только и ждала, когда до нее дотронутся, сорвалась с гнезда и со звоном рухнула вниз, на бревна.
Никто не проснулся. Только Паровозников перевернулся на своем верстаке и громко икнул.
Артем остановился посередине, поднял доску и что было силы трахнул по полу.
— Вон, к чертовой матери! — рявкнул он, побледнев от гнева.
Плотники, будто солдаты по команде «Тревога», проворно повскакали на ноги. Моргая мутноватыми, покрасневшими глазами, уставились на Артема. Лишь Серега Паровозников продолжал дрыхнуть.
— Работнички! — гремел Артем. — Вам нельзя доверить могилу копать, не только что дом строить... Что вы мне тут понатыкали? Ветер дунет и стены рассыплются... Забирайте свои топоры — и вон! Чтобы и духа вашего не было!
Плотники переминались с ноги на ногу и медленно трезвели. Очевидно, подобную оценку своей работы им приходилось слышать не впервые, и они не удивлялись и не оправдывались. Только здоровенный Гришка, тот самый, который навострился водку без очереди покупать, попытался возразить:
— А шо стены? Матерьял гнилой... Ты дай нам ядреный лес, такую хибару отгрохаем...
— А этот жулик все .еще прохлаждается?! — Артем подскочил к верстаку и за ногу сдернул Паровозникова.
Очутившись на полу, бригадир ошалело захлопал глазами. К красноватой щетине прицепилась тоненькая стружка, под правым глазом лиловый подтек.
— С возвращеньицем, хозяин, — хрипло сказал он, приходя в себя.
— Как я сразу тебя не раскусил... Ключи, говорит, в ручку, как в Америке...
— Это я для смеху, — пробормотал Паровозников, подтягивая штаны.